[Авторский фик] Скучно

[SakuraSake]

Название: Скучно
Автор: SakuraSake
Фандом: Араши
Пейринг: Сакумото
Жанр: Слэш (яой), Повседневность
Рейтинг: G
Саммари: Когда скучно, думать тоже скучно.
Размер: Драббл
Кол-во слов: 208
sakurasake.diary.ru/p190313618.htm

@темы: размер: драббл, пейринг: Сакумото, рейтинг: G

---

[Авторский фик] Рояль

[SakuraSake]

Название: Рояль
Автор: SakuraSake
Фандом: Араши
Пейринг: Сакумото
Жанр: Слэш (яой), Ангст, POV
Рейтинг: G
Саммари: Случайно МацуДжун забредает в комнатку, где стоит рояль, на котором любил играть Сакурай.
Размер: Драббл
Кол-во слов: 367
sakurasake.diary.ru/p190313426.htm

@темы: пейринг: Араши, размер: драббл, *ангст, пейринг: Сакумото, *POV, рейтинг: G

---

[авторский фик] Ты - мой

[SakuraSake]

Название: Ты - мой
Автор: SakuraSake
Фандом: Араши
Пейринг: Омия
Жанр: Слэш (яой)
Рейтинг: PG-13
Саммари: Нино уснул на диванчике в гримерке посреди дня.
Тем не менее, это простое, казалось бы, событие не оставило равнодушным Лидера.
Размер: Драббл
Кол-во слов: 360

фанф здесь

sakurasake.diary.ru/p189320406.htm

@темы: пейринг: Омия, размер: драббл, рейтинг: PG-13

---

[авторский фик] Драббл

[И Имадэ]

Автор: И Имадэ
Рейтинг: PG
Пейринг: Омия (немного)
Жанр: стеб, юмор
Количество слов: 230
- Ребята! Без паники!
- Тебе тоже не помешает, Шо,- Джун пытается закурить, но дрожащие пальцы не слушаются. – Нас точно разгонят.
- Без паники! Масаки, что конкретно ты слышал?
- Нино сказал: «У меня будет ребенок?!». Вот именно с такой интонацией: «РЕБЕНОК?!?»
- Он по телефону говорил?
- Да-да, с женщиной!
- Кажется, мы влипли… Сильно.
- Ты точно влип. Теперь, чтобы развеять скандал Омии на пару придется съездить в Европу, узаконить отношения и вернутся с парой милых деточек.
- И где мы возьмем деточек?
- То есть, штамп в паспорте тебя не напрягает?!?
- Им все равно откажут в церемонии. Они граждане Японии.
- С этим менеджер Айбы разберется.
- Как это?
- Джун, если этому человеку удается будить Айбу каждое утро на работу, то маленький вопрос международного уровня, для него словно семечки!
- О-чан, готов ли ты взять в мужья…
- Нет. Муж – я.
- Вы себя слышали?! Извращенцы!
- И гордимся этим!
- Айба!
- А серьезно, что делать?
- Сказать Джонни, для начала.
- Джун готов к пыткам?
- Я готов к скандалу..
- Эммм. Парни? Вы чего еще не идете?
- НИНО?
- Да. И можно без аплодисментов…
- У ТЕБЯ БУДЕТ РЕБЕНОК??
- А откуда..
- Айба?
- Ясно. Будет.
- *№?:::»*())!»№?!!!
- На выходных. Племянник. Ребята?
- Казу. Ты только что разрушил идеальную ячейку общества. С двумя детьми.
- Что?
- Шо шутит.

@темы: пейринг: Араши, пейринг: Омия, размер: драббл, *юмор, рейтинг: PG

---

[перевод] gonin de iru

[Sally.]

Название: gonin de iru
Автор: g_esquared
Оринигал: тут
Перевод с английского:  Sally.
Беты:  *Ёлка*,  orientgreen
Пейринг: Джун/Нино
Рейтинг: PG
Жанр: АУ (Араши – братья, живущие вместе).
Warning: Слегка-инцест))
Саммари: Джун возвращается домой после окончания университета, к семье, которая была у него всегда.
9123 слова в оригинале, 9324 в переводе.
Запрос на разрешение на перевод отправлен, пока без ответа.

В семь утра Казунари уже не спит - сидит в гнезде из одеял и подушек и играет в Rainbow Road.
Шо, одетый в свой обычный костюм, выходит из своей комнаты в половину восьмого.
- Я пошел, - говорит он, надевая кожаные ботинки. Он останавливается в дверях и смотрит на Казунари, наверное, под впечатлением от того, как проворно тот умудряется двигать большими пальцами, несмотря на количество одеял, в которые замотан.
- Поешь что-нибудь, - через секунду говорит Казунари. – И куртку не забудь. Обещают похолодание.
Шо тихо улыбается нарочито безразличному тону Казунари.
- Веселого тебе дня.
- Мне весело прямо сейчас, - отвечает Казунари, опасно отклоняясь вбок, - Не видишь?
- Ну, он же сегодня возвращается, нет? – улыбается Шо, выходя из дома. – До вечера!

Зевающий и едва одетый Сатоши появляется в девять.
- Утречка, - сонно произносит он.
- Утречка, - отвечает Казунари, бросая на него быстрый взгляд. – У тебя сегодня разве нет слушания?
- Заседание суда в два, - отвечает Сатоши, включая кофемашину. – Хочешь?
- Неа, - в дверном замке поворачивается ключ, и до них доносится "Я дома". – А вот Масаки, наверное, не помешает.
- Масаки нужен сон, - говорит Сатоши. – При таком безумном графике.
- Сегодня мы оперировали лабрадора, - Масаки прошаркивает в комнату. – Я измотан... Ооо, Rainbow Road!
- Иди спать, - отмахивается от него Казунари.
Масаки замирает, очевидно, взвешивая так необходимый ему сон против возможности поиграть с братом в Марио.
- Но мы же почти не бываем дома в одно время, - жалуется он.
- Он всегда дома, - замечает Сатоши.
- Я буду дома весь день, Масаки, - говорит Казунари, - Иди поспи. Правда. Я разбужу тебя позже.
Масаки молча соглашается и уходит в свою комнату, по дороге стягивая одежду. Они слышат, как он вытаскивает футон.
Сатоши спокойно сидит за столом, потягивая кофе и перечитывая прецеденты по делу. Казунари на полной скорости несется по Rainbow Road, практически на автопилоте.

Сатоши уходит в полдень, совершенно преображенный в своем строгом выглаженном костюме и с кейсом – он всегда отлично выглядит, когда идет в суд. Казунари широко ему улыбается.
- Очень неплохо.
- Костюм тот же, что и всегда, - сухо отвечает ему Сатоши. – Веселого дня.
- Почему все мне этого желают? Я не делаю ничего особенного, - Казунари кивает в сторону Wii, своих одеял и миски с орешками васаби.
- Ну, он же сегодня возвращается, нет? Я видел пакеты из супермаркета, - Сатоши хитро усмехается. – Протест отклонен.

После ухода Сатоши у Казунари не получается долго играть в Rainbow Road. Он выключает Wii и подбирает брошенное Масаки в прихожей пальто. Масаки валяется на животе, слегка похрапывая и наполовину свесив с футона длинные ноги. Казунари укрывает его дополнительным одеялом. Прогноз погоды оказался верным – в воздухе веет холодом.
Он слегка поджаривает кусочки говядины - соус и овощи уже на плите - когда сзади раздается голос.
- Обожаю, когда Джун-кун приезжает домой, - говорит Масаки, выглядя чрезвычайно довольным. На нем все та же кофта с Доктором Дулиттлом, в которой он ходил на работу.
- Ты чего не принял душ? – жалуется Казунари. – Не приближайся к моим продуктам.
- Ладно, ладно, - соглашается Масаки.
Соус для подливки медленно булькает, когда Масаки появляется снова, небрежно вытирая полотенцем влажные волосы.
- Напомни еще раз, во сколько? – спрашивает он.
- Уже с минуты на минуту, - говорит Казунари, сидя на татами и делая вид, что не ждет. – Сыграем в Марио?
- Да брось, ты не сможешь сконцентрироваться, - смеется Масаки.
- Отлично, - соглашается Казунари, - Тогда расскажи мне про клинику.
Масаки смешит его детальной историей про то, как его помощник, Тома, случайно открыл клетку с хомячками, в результате чего Йоко, секретарь, носился по клинике сломя голову, чтобы всех их поймать.
- Теперь они привязаны к Йоко, - Масаки пожимает плечами. – И мне кажется, он им тоже очень симпатизирует. Он сделал вычурную табличку для их клетки. Называет их своими рейнджерами, или что-то типа того.
Со стороны входной двери доносятся звуки – кто-то переступает через порог.
- Я дома!
Масаки встречается взглядом с Казунари.
Когда Джун, втащив вещи, угрюмо проходит на кухню, чтобы выяснить, почему никто его не встречает, Казунари и Масаки смотрят на него и начинают громко смеяться.
- Добро пожаловать домой, - говорят они. Джун приподнимает брови.
- Да я уже чувствую.

В этот день все собираются дома на ужин. Вечер только начинается, когда Казунари выносит пять тарелок с рисом хаяши.
- У Джун-куна порция больше, чем у остальных, - замечает Масаки.
- Чушь, - говорит Казунари, усаживаясь за столом, скрестив ноги. – Я что, где-то подписал тарелки?
Шо улыбается.
- Давайте ешьте.
- Очень вкусно, - вносит свой вклад Сатоши. Его галстук ослаблен – он даже не стал снимать его, когда, едва переступив через порог, учуял запах соуса хаяши.
- Ты всегда так говоришь, - парирует Казунари.
- Но ведь правда же, - возражает Джун. – Спасибо, - говорит он Казунари, похлопывая его по колену. – Хорошо быть дома! Хоть мне и пришлось перетаскивать все свои коробки самому.
- Как и мне в свое время, - отмечает Масаки.
- И мне, - добавляет Шо.
- Вас, парни, даже дома не было, когда я вернулся со степенью по юриспруденции, - говорит Сатоши, жуя рис.
- Ладно, - отвечает Джун, смеясь, - хорошо. Я вас понял. Хорошо снова быть дома.

Масаки, одетый в футболку с изображением пятнистого кота Холмса, уходит в десять на ночную смену в круглосуточной ветеринарной клинике. Казунари дает ему куртку и уверяет, что они сыграют в Rainbow Road в другой день.
- В день, когда не ожидается возвращение Джун-куна, - говорит Масаки, и его глаза светятся весельем. Казунари выпихивает его за дверь.
Шо уже клюет носом, так что Казунари выключает новостную программу и выпроваживает его спать.
У Сатоши в комнате горит свет – завтра продолжение слушания – и Казунари заглядывает к нему, говорит подогреть остатки ужина на завтрак, если придется уходить в суд рано.
Коробки с вещами Джуна навалены у входа в комнату Казунари. Он проскальзывает мимо них, стараясь не споткнуться.
- Слышал, ты встал сегодня в семь, - говорит Джун. Он сидит на своем футоне, сняв очки.
- Шо трепло, - возмущается Казунари.
- Ну да, - говорит Джун и не может сдержать улыбки. – Я тоже рано встал. Давай спать.
- Спокойной ночи, - отвечает Казунари, выключая свет.

Следующие несколько дней проходят достаточно обыденно. Масаки перебинтовывает и перевязывает очередных раненых зверюшек и старается удерживать Йоко от усыновления каждого встречного миленького зверька. Шо снова возвращается домой посреди ночи, а Джун засиживается в его кабинете, договариваясь по телефону о собеседованиях.
Как-то утром Джун просыпается пораньше, чтобы взять у Шо костюм с галстуком и подготовиться к встречам с различными HR-департаментами. Казунари, как ни странно, начищает ванную.
- Зачем ты занимаешься этим в такую рань? – спрашивает еще не до конца проснувшийся Джун.
- Труба засорилась, - коротко отвечает Казунари. – Из-за твоих дурацких волос.
Джун пропускает мимо ушей издевку над своими волосами. За этим озабоченным выражением лица у Казунари явно что-то на уме.
- Казу, - говорит Джун. – Ты действительно рад, что я вернулся домой?
- Что за глупый вопрос, - отвечает Казунари, не поднимая на него глаз. – Зачем ты вообще об этом спрашиваешь?
- Потому что ты всю неделю напряжен. Я же вижу, так что нет смысла отрицать.
- Отрицать что? – спрашивает уже давно проснувшийся и одетый Шо. Он видит согнувшегося в ванной Казунари. - Зачем ты это делаешь в такую рань?
- Отрицать, что его волосы засоряют трубу, - вставляет Казунари, прежде чем Джун успевает что-либо сказать. – Потому что так оно и есть.
Джун не возражает, но одаривает Казунари взглядом, который тот игнорирует.
- Иди на работу, Шо, - он не смотрит на Джуна, выходя из ванной.

Сатоши выигрывает дело, и вечером они идут отметить это в ресторан.
- За Сатоши-куна! - кричат они хором.
- …на его пути к должности судьи, - улыбается Масаки, чокаясь бокалами с Сатоши.
Сатоши закатывает глаза, слыша последнюю часть.
- Я так не думаю, Масаки, - возражает он.
- Не будь так уверен! – провозглашает уже подвыпивший Шо. Он отпросился на этот вечер с избирательной компании мэра, которую освещает, и, судя по всему, уже наслаждается вечером по полной.
- Ага, Шо смог бы смотреть на тебя в новостях, и все мы знаем, как бы ему это нравилось, - дразнит Казунари.
- Между тем, у нас есть еще один повод, чтобы отпраздновать, - говорит Джун. – Меня взяли на работу.
Шо радостно и очень громко кричит, даже не спросив, что это за работа. Сатоши задумчиво улыбается, а Масаки заказывает всем еще по сакэ. Джун ловит на себе взгляд Казунари. Тот улыбается ему, молча поднимая бокал.

- Я приступаю с понедельника, - говорит Джун в темноту. Казунари поворачивается на футоне.
- Хорошо, - наступает пауза, долгое мгновение тишины. – Мне бы тоже следовало найти работу, да?
Джун ерзает на футоне, придвигая его поближе к футону Казунари, как когда они были детьми и любили шептаться в темноте.
– Тебе не обязательно.
- Конечно, мне не обязательно. Но я спросил, следует ли мне.
Джуна клонит в сон: тепло Казунари так близко, как не было почти четыре года.
- Нет ничего, что бы тебе следовало сделать, Казу, - отвечает он ему. – Мы впятером… Нам хорошо и так.
- Я не недоволен, что ты дома.
- Довольно запутанный способ это выразить, - замечает Джун. – Знаешь, мне предлагали работу в Токио.
- Я не удивлен, - говорит Казунари.
- Но я этот вариант даже не рассматривал, - отвечает Джун. – Я уже собрал чемоданы, купил билет.
- Я скучал по тебе, - бормочет Казунари, и Джун засыпает, окутанный этой знакомой умиротворенностью.

Субботу они проводят в безумном Wii марафоне при периодическом участии Сатоши и Масаки. В полночь, все выключив, выползают на холод, направляясь в Lawson в двух кварталах от дома.
- Повторим завтра? – спрашивает Джун, его внезапный энтузиазм по-детски очарователен.
Казунари раздумывает над этим, смотря по сторонам, прежде чем перейти дорогу.
- Есть идея получше. Давай сделаем онигири?
- А у нас есть для этого все, что нужно? – спрашивает Джун, загораясь идеей.
Казунари пожимает плечами.
- Дома всегда что-то есть. Знаешь, запасы на непредвиденный случай.
- Ага, хорошо забитые шкафы – твоя специализация, - дразнит Джун. – Ладно, давай возьмем оден. Я задрог.

- Эй, да вы готовите онигири! – восклицает Шо.
- Уже как минимум полчаса, - отвечает ему Казунари. – Эти предвыборные флаеры настолько интересны?
- Политическая стратегия – это важно, - настаивает Шо. – В любом случае, приближается последний этап. Работы прибавится.
- Я тебя и так последнее время почти не вижу, - жалуется Казунари. – Сейчас, значит, работы мало?
Шо пожимает плечами.
- Это еще ненадолго. Потом я вернусь в старый добрый новостной отдел, - он подходит к столешнице, за которой они стоят, засучив рукава. – Аа, у вас двоих всегда это хорошо получалось.
- Еда – это важно, - нагло заявляет ему Джун.

В понедельник утром для всех приготовлены коробочки с бенто, которые раздает в шутку нацепивший фартук Казунари.
- Большое спасибо за вашу работу, - нараспев произносит он, - но не ожидайте этого каждый день.
- И не мечтаю, - усмехается Шо. – Вечером не жди!
Сатоши просто выглядит счастливым.
- Йей, - говорит он им. – Вы делаете лучшие онигири.
Масаки возвращается домой как раз, когда остальные уходят.
- Пока, ребята!
- Для тебя тоже есть, - Казунари вручает Масаки его бенто. – Можешь взять с собой в постель.
- Спасибо, - широко улыбается Масаки. – Именно так и сделаю.
- Пока, - говорит Казунари Джуну. – Не злоупотребляй офисным ксероксом. Никто не любит тех, кто злоупотребляет офисным оборудованием.
- Буду иметь в виду, - улыбается Джун. – Увидимся после пяти.

У Масаки выходной, поэтому, проснувшись, он слоняется целый день без дела, а потом берет ужин на себя. Пока готовится катсудон, они обсуждают, покупать или нет приставку Wii Sports.
- Мне нравится гольф, - говорит Масаки над шипящими на сковородке кусочками свинины. – Но мне не помешали бы тренировки, - добавляет он смущенно. – Ты нас слишком много кормишь, знаешь ли.
- Не думаю, что приставка сможет заменить зарядку, - отмечает Казунари. – Но мы могли бы убедить в этом Шо.
- Хорошая мысль, - соглашается Масаки, улыбаясь. – Он слишком озабочен своим прессом. Особенно для человека, изучавшего политологию.
- Не дай бог его прессу стать менее чем президентским, - посмеивается Казунари.

Поначалу график работы Джуна удивляет своим постоянством. Казунари возвращается к своему странному режиму сна – иногда он не спит, когда Масаки приходит с ночной смены, а порой его "день" в самом разгаре, когда возвращается посреди ночи старающийся не шуметь Шо.
- Эй, - подает голос Казунари, и Шо чуть не падает от неожиданности. – Да расслабься ты. Хочешь чего-нибудь поесть?
Шо подходит, в слабом свете по-совиному приглядываясь к Казунари.
- Сейчас сколько? Два ночи? Ты же не спал, когда я уходил! А это было вчера!
- А я свободный дух, - отвечает Казунари.
- Не такой уж свободный, раз никогда не выходишь из дома.
- Шо, - резко обрывает его Казунари.
- Сам расслабься, - мягко отвечает Шо.
- Я выхожу из дома, - в голосе Казунари звучат упрямые нотки. Это подкупает, и сам он такой крошечный, когда сидит вот так в темноте, в балахоне с капюшоном и в тонких трениках, сгорбившись над одной из манг Масаки, что Шо не может отвести от своего брата внимательный взгляд.
- Я знаю, - говорит Шо, и они оставляют эту тему. – Предложение еды еще в силе?
- Едва-едва, - отвечает ему Казунари, тем не менее поднимаясь, чтобы пройти к холодильнику, пока Шо скидывает пиджак.
- Ты такой хороший, - говорит Шо, когда звенит микроволновка.
- А ты настоящий подлиза, - отвечает Казунари беззлобно. – Почему тебе вообще приходится работать до двух ночи?
- Сроки, - бормочет Шо, уплетая рис за обе щеки.
Казунари закатывает глаза.
- Скорее выпивка.
- Одно другого не исключает, - пожимает плечами Шо. – А вот зачем тебе бодрствовать в два ночи?
- Бессонница, - отвечает Казунари.
- Скорее беспокойство, - возражает Шо, но Казунари не поднимает на него глаз, и Шо знает, когда лучше не давить.

Шо снова выползает из дома после двух часов сна, сталкиваясь в дверях с Джуном.
- Рановато ты, - замечает Джун. – Я даже не знал, что ты дома.
- Ну, да… - говорит Шо. – Еще немного осталось. Выборы через месяц.
Джун кивает.
- Только постарайся до этого не свалиться от перенапряжения. Казунари это совсем не понравится.
Они вместе идут до станции, обхватив себя руками на морозном утреннем ветру.
- Ты говорил с Казу? – спустя какое-то время спрашивает Шо.
- Говорил ли? – уточняет Джун. – Я полагаю, ты имеешь в виду какой-то конкретный вид беседы, а не ту болтовню, которой мы заняты каждый день?
Шо закатывает глаза.
- Я спал всего два часа, не начинай со мной умничать.
Джун улыбается.
- Это отучит тебя так много брататься с политиками по ночам.
- Из твоих уст это звучит так, будто я с ними сплю, - морщит нос Шо. – Что вовсе не так.
- Знаешь, последнее уточнение только сделало все еще более сомнительным, - смеется Джун.
- Мы говорили о Казу, - напоминает Шо.
Джун молчит, пока они переходят дорогу в сгущающейся по мере приближения к станции толпе.
- Я понимаю, о чем ты, - наконец произносит он. – И я с ним поговорю, скоро.
- Хорошо, - кивает Шо.
- Но ты его знаешь, - добавляет Джун. – Он не любит, когда его в чем-то уличают.
- Да уж, - соглашается Шо и похлопывает Джуна по плечу. – Именно поэтому с ним поговоришь ты, а не я.
- Слова истинного политикана, - криво усмехается Джун. – Увидимся. И постарайся вернуться раньше, чем когда слишком позднее время кинет тень сомнения на истинную природу твоих…
- Да заткнись ты уже! - добродушно отмахивается от него Шо.

В следующий выходной Казунари с Джуном оказываются дома одни. Джун просыпается от солнечных лучей и выходит из комнаты на запах кофе.
- Спасибо, - говорит он, когда Казунари протягивает ему горячую кружку, будто знал точное время, когда он проснется. – А где все?
- Работа, работа и работа, - декламирует Казунари. – Сатоши взялся за большое дело, Шо занимается одним и тем же уже месяца два, а Масаки работает сверхурочно, потому что… - Казунари кривит уголок рта. – Я как бы не особо дослушал его объяснения.
- Ясно, - говорит Джун, закидывая ноги на стул. – Может, распакуем сегодня мои вещи?
Они начинают с одежды Джуна, так как та уже наполовину распакована, потом переходят к книгам, которых у него оказывается довольно много.
- Не знал, что ты стольким занимался в университете, - замечает Казунари, доставая учебник за учебником. – Куда ты собираешься все это деть?
- Давай просто закинем их в комнату Шо, - предлагает Джун. – Он даже не заметит.
- Заметит, - возражает Казунари. – Если кто и следит за своими книгами, так это Шо-чан.
- Тогда он их, скорее всего, просто прочтет, - говорит Джун. – Давай, наша комната и так уже захламлена.
- Формально, моя, - замечает Казунари. – И ладно. Я не собираюсь спать рядом с наваленными вокруг книгами.
Они сваливают книги по экономике на книжные полки Шо, стараясь незаметно распихать их между справочниками по политической теории. Все остальное, включая канцелярию, тетради и прочую мелочь, засовывают в ящики, в процессе вытаскивая оттуда половину своих старых вещей.
- Эй, - восклицает Джун. – Помнишь это? – он вытаскивает из глубины ящика бамбуковый вертолетик, такетомбо, радостно его раскручивая. Тот взлетает, сразу падая на пол.
- Это было так давно, - замечает Казунари, но его улыбка заразительна. – У нас их куча была.
- Все еще есть, - говорит Джун, доставая другие такетомбо разных цветов. – Эй, этот принадлежал Масаки.
- Несомненно, - фыркает Казунари на кислотно-зеленый такетомбо, сделанная почерком третьеклассника надпись на крыле которого гласит: МАСАКИ МАРУ. – Только он назвал свой… кораблем, ни больше, ни меньше.
- Они с Сатоши были на них помешаны, - вспоминает Джун.
- Все мы были, в какой-то степени, кроме Шо-чана, - отвечает Казунари. – Его такетомбо так и не взлетел.
- Его худший провал в нежном возрасте, - усмехается Джун.

Масаки возвращается ближе к вечеру, застает их, запускающими на балконе такетомбо, и сразу же присоединяется, отбирая своего Масаки Мару. Он издает пародирующие вертолет звуки и едва не врезается в сохнущее белье.
- Звучит совершенно не похоже на вертолет, - смеется Джун. – Скорее на велоцираптора.
- Ты все напутал, - соглашается Казунари.
- Капитан! – восклицает Масаки, смеясь только что вошедшему и скидывающему ботинки Сатоши.
Сатоши выглядит изможденным, но сразу же оживляется при виде крутящихся пропеллеров.
- Хехей, - говорит он, широко улыбаясь. – Все корабли укомплектованы?
- Каждый на своем посту, - с серьезным видом рапортует Масаки. – Масаки Мару готов к отплытию.
- Поднять якоря, - командует Сатоши, - и вперед!
Масаки крутит такетомбо между ладонями, пока он не отлетает от его пальцев, но тот вскоре врезается в сохнущую рубашку Шо.
- Капитан, человек за бортом, - докладывает Масаки.
- Только Шо-чан мог все испортить даже в свое отсутствие, - говорит Казунари сидящему с ним бок о бок Джуну.
Будто почувствовав, в этот момент возвращается Шо – поворачивается ключ в замке, и раздается его "Я дома".
- Только не это снова, - говорит он, выйдя к ним, когда Масаки вручает ему ярко-красный такетомбо. Джун и Казунари не могут сдержать смех при виде его испуганного взгляда.

Казунари приготовил для всех очазуке на ужин, и Масаки засыпает над своей тарелкой. Когда только рефлексы Сатоши спасают его от падения лицом в горячий чай, Джун решает оттащить его до кровати.
Шо вызывается помыть посуду, так что Джун уводит и старающегося скрыть свои зевки Казунари.
- Ты слишком мало спишь, - замечает Джун.
- Я сплю, когда тебя нет, - отвечает Казунари, привычно стягивая через голову кофту и протягивая руку за чистой. Он зарывается под одеяло, выглядя в этот момент меньше и моложе, чем когда-либо.
Порой внешний вид его брата плохо вяжется с тем фактом, что именно он сплачивает их лучше всех.
- Как скажешь, - говорит Джун. Внезапные, но определенно не чуждые эмоции комком встают у него в горле. Он протягивает руку и треплет Казунари по волосам. Через секунду Казунари шлепает его по руке, отмахиваясь.
- Чего тебе? – спрашивает он.
- Ничего, - отвечает Джун, снова протягивая руку. И в этот раз Казунари не отбивается, только шумно вздыхает, будто выражая свое неполное смирение с тем, что младший брат его трогает. – Поможешь мне продолжить распаковываться завтра?
- Возможно, - говорит Казунари, уже почти закрыв глаза. – А теперь перестань шуметь и иди надоедай Сатоши.
- Хорошо, - соглашается Джун. Дыхание Казунари выравнивается, когда он выключает свет и как можно тише прикрывает дверь.

- Эй, - говорит Джун, присаживаясь рядом с разложившим документы на столе Сатоши. – Что делает Шо, пока ты занял его территорию?
- Храпит, - улыбается Сатоши. – Его слышно даже через дверь.
- Кажется, у Масаки есть целая коллекция аудиозаписей, - замечает Джун. – Они даже рассортированы по алфавиту, от "Алкоголе-вызванный" до "Ярый Беспредел".
- У него всегда ярый беспредел, - замечает Сатоши, изучая кусок текста. – Это отпугнуло бы половину девчонок, которые за ним увиваются.
- Значит, Шо повезло, что у него есть столько же компромата на самого Масаки, - говорит Джун.
- Естественно, - соглашается Сатоши. – Это по-братски.
Он смотрит на Джуна поверх очков.
- У тебя такой дедовский вид, - смеется Джун. – Постарайся смотреть сквозь очки, как я.
- У меня дальнозоркость, - замечает Сатоши. – Ну, и каково это, вернуться?
- Немного поздновато для такого вопроса, не считаешь? – замечает Джун. – Я уже месяц как вернулся.
- Не совсем, - возражает Сатоши. – Вы с Казу практически не отходили друг от друга первые три недели.
- Неправда, - хмурится Джун.
- Правда, - мягко настаивает Сатоши. – Но мы не против. Ему не нравится, когда тебя нет дома. Наверное, это относится к каждому из нас, но к тебе особенно. Ему некомфортно быть самым младшим.
- Значит, ему было некомфортно целых четыре года? – полушутит Джун, но Сатоши утвердительно кивает.
- По большей части, - говорит он, но в его голосе совершенно нет обвинительных ноток. – Так каково это, вернуться?
- Будто вариант остаться в Токио никогда даже не рассматривался, - признается Джун. – И я имею в виду в хорошем смысле. То есть, мне, конечно, повезло, что я смог поступить в Софию, получить предложение работы в столице, но, - он вздыхает. – Это не компенсировало бы невозможность быть дома. Ни для одного из нас.
Сатоши кивает, и Джун видит, что тот понимает, кого именно он имеет в виду.
- Но все равно спасибо тебе, - серьезно добавляет Джун. – Правда, спасибо. Я верну тебе деньги. На это уйдет какое-то время, но я верну. Мне в любом случае повезло найти неплохую должность рядом с домом.
- Я тебе не взаймы давал, - тихо говорит Сатоши. – И это не просто удача. Ты усердно трудишься.
- Да, но Шо не просто так рассказывает про перенасыщенный рынок труда, - возражает Джун. – И если бы ты не трудился усердно в самом начале, у нас не было бы даже шанса.
Улыбка Сатоши больше похожа на усмешку, но Джуна внезапно переполняет осознание постоянного присутствия брата в своей жизни. Возможно, виновато позднее время суток или то, что быть снова дома ему все еще в новинку.
- Зачем еще мне было это делать? – говорит Сатоши, и Джун обнимает его, прежде чем вернуться в постель, на соседний с Казунари футон.

Однажды Шо объявляется в ветеринарной клинике Масаки слегка за полночь.
- Шо-чан! – восклицает Масаки, проходя по приемному отделению с извивающейся у него в руках кошкой с медицинским воротником на шее. – Что ты здесь делаешь?
- Я… - начинает Шо, но не успевает продолжить, так как в этот момент кошка, извернувшись всем телом, едва не вырывается у Масаки из рук.
- Погоди, - говорит Масаки. – Я сейчас вернусь, Шо-чан! – он поспешно уходит; Шо слышит, как он пытается успокоить извивающийся в его руках шерстяной комок.
Масаки возвращается спустя десять минут. Шо замечает, что под халатом он одет в футболку с Котом Мару, которую заказывал по интернету.
- Итак, Шо-чан, - говорит Масаки, присаживаясь рядом. – Решил сменить призвание?
- Да нет же, - отвечает Шо с притворным раздражением. – Я веду здесь наблюдение. Кажется, кошка кое-кого из оппозиции поранилась. У него нереально трудно взять интервью, находясь по эту стороны прессы, так что мы пасём все места его возможного базирования.
- Ясно, - говорит Масаки, и Шо ценит его попытку; он знает, что Масаки не понимает в этом ничего, кроме того факта, что Шо любит то, чем занимается.
- Эй, Масаки, - зовет девушка в таком же халате, как у Айбы. – Третья операционная, у нас бигль. Кажется, его что-то сбило.
- Понял! – кричит Масаки. – Ну, тогда удачи тебе, Шо-чан.
- "Масаки", значит, - улыбается Шо. – Она милая.
Уже поднявшийся Масаки одаривает его взглядом, который должен был бы быть строгим, но выходит больше умоляющим.
- Тебе тоже удачи, - говорит Шо, поддразнивая.
- Заткнись, - отвечает Масаки, удаляясь по коридору.
- Эй, Шо-кун. Ее зовут Нака Рииса, - услужливо информирует его Тома, катящий тележку с инструментами в том же направлении, в котором удалился Масаки. – Твой брат с ней очень, очень мил.
- Не так уж мы, значит, и страдаем от переработок, да? – усмехается Шо.

Четыре часа спустя Шо, зевая и с уставшими глазами, сидит все там же. Масаки выходит, так и не сняв хирургическую шапочку.
- Выглядишь нелепо, - фыркает Шо между зевками.
- Кто бы говорил, - отвечает Масаки. – Не смог ничего нарыть?
- О, его перехватил кто-то другой за пределами города, - пожимает плечами Шо. – Ну что, готов идти?
В коридор выходит Рииса, и Шо широко улыбается.
– Или… - он намекающе двигает бровями.
- Масаки-кун, - говорит Рииса. – Можешь идти, я тебя подменю.
- Спасибо, Рииса-чан. Но мне только час остался, - отвечает Масаки, и Шо видит, что имел в виду Тома под "Твой брат с ней очень, очень мил". – Эмм, это Шо-чан. Мой сверхпреуспевающий брат-репортер.
- Привет, - говорит Рииса. Ее улыбка до смешного располагающа, и Шо чувствует, что даже сам слегка ею очарован. – Заставь Масаки-куна пойти домой, хорошо? Он слишком много времени здесь проводит.
- Ну, что я тебе говорил? – очень строгим голосом начинает Шо. – Ты слишком много работаешь, Масаки. Эти бесконечные дни и холодные ночи, должно быть, изматывают тебя!
- Шо-чан, - говорит Масаки. – Иногда ты заставляешь меня краснеть.
Он оборачивается к Риисе.
- Тогда до среды. В одиннадцать придет Киши-сан, чтобы забрать свою кошку.
- Поняла, - кивает Рииса. – Пока, Масаки-кун! Приятно было познакомиться, Шо-сан.

Утром в четверг Джун просыпается оттого, что Казунари настойчиво тычет его пальцем в бок.
- Ты на работу не опоздал? – спрашивает Казунари, щурясь от солнечного света. – И я имею в виду, сильно опоздал. Стоит мне разок действительно заснуть ночью, как ты решаешь проспать!
- Перестань меня тыкать, - ворчит Джун, тщетно пытаясь отмахнуться от рук Казунари и в итоге решая просто перехватить их своими. Но Казунари продолжает извиваться в его хватке. – Я взял выходной!
- Ленивый болван, - говорит Казунари, у которого теперь получается только щекотать Джуна кончиками пальцев. – Ты едва начал работать! Тебя уволят.
- Я им нравлюсь, - возражает Джун. – Не уволят.
- Твоя самоуверенность тебе не к лицу, - заявляет ему Казунари. – Пусти, - в знак протеста он наваливается на Джуна всем телом.
- Спорный вопрос, - приглушенно отвечает придавленный (пусть и не сильно, учитывая, как мало Казунари весит) Джун. – Не хочешь прогуляться?
- Я отказываюсь быть соучастником твоих прогулов, - Казунари сползает с Джуна и лежит, свернувшись у него под боком.
- Это одобренный начальством отгул, Казу, - Джун закатывает глаза. – Давай. Ты сто лет уже в одни и те же игры играешь. Сядем на поезд до Акибы.
Казунари подползает ближе, сопя Джуну в рубашку. Джун на автомате обхватывает его руками, не в первый раз удивляясь тому, как это легко – обнимать Казунари.
- Хотя, так тоже неплохо, - бормочет Джун, и Казунари кивает. Джун снова проваливается в сон под теплыми лучами солнца.

В конце концов они все-таки добираются до Акихабары. Джун вытаскивает их из дома аккурат после часа пик, и хотя толпы в это время значительно меньше, они все же не исчезают полностью. Всю дорогу в поезде Казунари напряженно сидит с ним рядом, и Джун украдкой осторожно присматривает за ним.
- Итак, - говорит Джун, когда они оказываются на месте. – Есть что-то конкретное на примете?
- Ага, - небрежно бросает Казунари, и Джун широко улыбается – ну, конечно же. Казунари держит в голове целые каталоги желаемых игр в ожидании таких шансов, как этот.
Джун ходит за Казунари от магазина к магазину, наблюдая, как растет его воодушевление, и думает о том, насколько другой могла бы быть жизнь его брата, если бы… С другой стороны, какой смысл сейчас думать об этом? Казунари счастлив, и Джуну хочется верить в то, что они вчетвером способны проследить, чтобы так оно и оставалось.
- Как думаешь, - Казунари останавливается у входа в очередной магазин и хмурится на пакеты у себя в руках, – многовато уже, да?
- Ты словно ребенок, Казу, - улыбается Джун. – Давай, вперед, все в порядке. Одному богу известно, как редко ты что-то покупаешь.
- Ну, ты сам это сказал! - говорит Казунари, заходя внутрь.
К пяти часам Джун чувствует, что проголодался, и они заходят в первое заведение, где есть отгороженные столики. Они заказывают две порции рамена, и Джун наблюдает, как Казунари отвлекается от еды, чтобы рассмотреть только что купленные игры.
- Как долго ты их ждал? – спрашивает он.
- Не знаю, - отвечает Казунари, не поднимая глаз. – С полгода?
- Ты можешь просто просить Шо покупать их тебе, - говорит Джун. – Все равно он половину времени носится где-то неподалеку.
- Шо? – переспрашивает Казунари. – Шо не знает ничего об играх. Он знал про карточки Покемонов, но так и не смог угнаться за временем.
- Да уж, - соглашается Джун. – Тогда, может, Масаки?
- Масаки занят. Он работает больше, чем показывает нам. Если бы у него был лишний шанс поспать, я бы предпочел, чтобы он этим и занялся.
- Рано или поздно ему придется сделать перерыв, - хмурится Джун. – Или хотя бы поменять график смен.
- Удачи тебе в попытке заставить его это сделать.
- Но в любом случае, теперь вернулся я.
- Окей, - слишком поспешно отвечает Казунари, не встречаясь с ним взглядом.
- И если тебе что-то нужно – что угодно, Казу, просто…
- Джун, - прерывает его Казунари, смотря прямо на него. – Ты ведь пытаешься что-то сказать, да?
- Только вот ты меня перебил, - ворчит Джун.
- Просто говори уже.
- Тебя что-то беспокоит, - начинает Джун. – С тех самых пор, как я вернулся. Даже Шо об этом говорит, а ты знаешь, что Шо не стал бы этого делать, если бы не переживал по-настоящему.
- Ничего подобного, - коротко отвечает Казунари. – Мне нравится, что все дома. Вот и все. Ты это и так уже знаешь.
- Знаю, - соглашается Джун.
Казунари отодвигает тарелку.
- Я закончил.
- Хорошо, - мягко отвечает Джун. – Тогда поехали домой.

Они берут такси до дома; оно медленно движется по переполненным в вечерние часы улицам, выезжает в пригороды, потом на шоссе и, наконец, после восьми вечера высаживает их перед домом.
Джун стоит перед входной дверью, ища ключи, когда та распахивается, и на них едва не налетает Масаки.
- Ты подлый сводник, Шо-чан! – кричит он. Джун слышит, как где-то дома гогочет Шо. – О, Джун-кун, Казу.
- Сводник, значит? – улыбается Джун, и Масаки закатывает глаза.
- Не начинай еще и ты, - говорит он. – Слушайте, я ушел. А вы двое развлекайтесь, - он похлопывает Казунари по плечу, словно из солидарности. – Крепись. В конце концов, нам приходится быть понимающими. Им достались безумные гены.
- Несомненно, - кивает Казунари, салютируя ему. – А где Сатоши?
- Он звонил сказать, что будет поздно, - отвечает Масаки. – Может быть, даже заночует в офисе.
- Это настолько важное дело? – спрашивает Джун.
Масаки пожимает плечами.
- Кто знает? Увидимся, парни. И постарайся вести себя подобающе возрасту, Шо-чан! – кричит он в ответ на возобновившееся похрюкивание.

Сатоши возвращается на следующий день в полдень. Тени на лице выдают всю его усталость.
- Эй, - приветствует его Казунари. Он задумчиво стоит у холодильника, когда заходит Сатоши. – Выглядишь дерьмово.
Сатоши потягивается, опасно хрустя суставами.
- Я заехал только принять душ. Маруяма нашел меня уснувшим над ноутбуком, я печатал лицом на экране бесконечные «фффф».
- Прелестно, - замечает Казунари. – О чем хоть это дело?
- Незаконное присвоение собственности, - отвечает Сатоши. – Я в этом не силен, поэтому приходится тяжеловато.
- Ты ел? – хмурится Казунари.
- Пил кофе, - отвечает Сатоши уже из своей комнаты. Через несколько секунд включается вода в душе.
Казунари качает головой и открывает холодильник.

- Прошу, сэнсэй, - Казунари протягивает коробку с бенто полуодетому после душа Сатоши. – Экстренное бенто любви. В твоей комнате лежит поглаженный костюм, одень его.
- Спасибо, - говорит Сатоши и идет в комнату.
- Поспи в такси, хорошо? Спорить бесполезно, я его уже вызвал.
Казунари спускается вниз вслед за Сатоши, хоть последний и уверят его, что не стоит.
- Просто слежу, чтобы с нашим главным кормильцем все было в порядке, - говорит Казунари, и Сатоши с улыбкой прислоняется к нему, пока они едут в лифте.
На улице тихо в это время суток. Они стоят бок и бок в ожидании такси, Казунари мурлычет себе под нос различные мелодии к видеоиграм.
- Когда начинается суд по этому делу? – спрашивает он.
- В понедельник, - отвечает Сатоши. – Не получилось разрешить его, не доводя до суда.
Казунари кивает.
- Ясно.
Сатоши улыбается.
- Мне порой хочется взять тебя с собой в офис, - признается он. – У тебя здорово получалось изучать прецеденты. Мне бы пригодилась твоя помощь, даже сейчас.
Казунари фыркает.
- Разве не этим занимается Маруяма? Сделай ему выговор, если он не справляется со своими обязанностями.
- Нет, он молодец. Очень серьезный, - возражает Сатоши. – Но было бы хорошо, с тобой.
Уголки губ Казунари ползут вверх, хоть он и игнорирует Сатоши, продолжая напевать что-то из Марио.
- С тех пор ты стал гораздо лучшим адвокатом, - наконец произносит он. – Ты был так потерян в начале, что кто-то должен был тебе помочь.
- Казу-чан умнее, чем думает, - говорит Сатоши, и Казунари пихает его в сторону машины.
- Твое такси приехало, - говорит он. – Звони, если тебе что-то понадобится.
- Позвоню, - обещает Сатоши и машет ему рукой.

Однажды вечером Масаки, выходя из дома, перехватывает Шо, когда тот возвращается с работы.
- Шо-чан, - говорит он, смущенно переминаясь с ноги на ногу. – Не говори остальным про Риису-чан, хорошо?
- Я и не говорил, - удивленно произносит Шо. – А что-то не так?
Масаки молча опускает глаза.
- Масаки, - говорит Шо. – Ты не обязан рассказывать мне, что случилось, но с тобой все в порядке?
- Я в порядке, - отвечает Масаки, слишком подавленно, чтобы это было правдой. – Но мне надо идти, - он смотрит на Шо, и тот понимает, что вовсе он не в порядке, потому что ненормально, чтобы Масаки выглядел так, будто совсем не хочет идти на работу.
- Возьми выходной или еще что-нибудь. Возьми больничный. - Шо кладет руку Масаки на плечо, не давая уйти.
- Не могу, - печально отвечает Масаки. – У остальных ветеринаров выходной, а у меня запланирована операция.
- Масаки, - вздыхает Шо, понимая, что его не отговорить. – Тогда хотя бы дай я тебя провожу.
Масаки не возражает – Шо знал, что он не будет. Шо оставляет свои вещи дома и снова выходит.
- Я совершил большую глупость, - признается Масаки, после того как они проходят пару улиц.
- Все мы порой их совершаем, Масаки, - мягко отвечает Шо.
- Я ей признался, Шо-чан. Еще и прямо в середины смены. Это было так глупо.
- Оу, - все, что может произнести Шо. – Значит, она тебе и правда нравилась.
- Конечно, нравилась, - у Масаки в глазах стоят слезы, когда он кидает на него осуждающий взгляд. – От тебя никакой помощи, Шо-чан.
Шо не знает, что сказать, поэтому просто приобнимает брата за плечи.
- Я ей не нравлюсь, - говорит Масаки, и Шо чувствует невероятное возмущение, слыша это. – Нет, она не была жестока или еще что-то. Она правда милая, Шо-чан!
- Как скажешь, - осторожно произносит Шо.
- Она сказала, что не думает, чтобы у нас что-нибудь получилось, даже если бы мы попробовали, потому что… - у Масаки к горлу подступает комок, и он замолкает. Шо продолжает обнимать его одной рукой. Ему ничего не остается, кроме как вести их дальше.
- Потому что? – негромко спрашивает он.
- Потому что для меня работа всегда на первом месте, - Масаки выглядит чрезвычайно подавленно. – И она не ошибалась, Шо-чан.
- Ох, Масаки, - вздыхает Шо, и хорошо бы Рииса не была такой очевидно милой, не была бы так добра с Масаки, чтобы и он мог сейчас сказать о ней что-нибудь нехорошее.
- Где мне вообще взять время, чтобы с кем-то встречаться? - продолжает Масаки. – Даже когда у меня выходной, я остаюсь дома с вами. Глупо было с моей стороны. Та смена оказалась самой ужасной в моей жизни, и это даже если учесть тот раз, когда Йоко навернулся через пуделя и загремел лицом мне в пах.
Шо не может сдержать хихиканья, представляя эту картину, и даже Масаки чуть-чуть улыбается.
- Кто еще тебя подбодрит, как не ты сам, - улыбается Шо. – Ох, Масаки. Ну вот зачем ты так себя загоняешь на работе? Тома говорит, что ты замещаешь других ветеринаров чаще, чем кто либо – и не только Риису-чан.
- Но вы, парни, тоже много работаете! – настойчиво возражает Масаки.
- Угу, но иногда мы все-таки живем как обычные люди. И, как правило, стараемся работать по пять дней.
- Ну, - вздыхает Масаки. – Я только делаю то, что должен, нет?
- Почему должен? – спрашивает Шо. – У вас с Казу есть этот пунктик про долг. Мы семья. Нам хорошо так, как есть.
- Мое обучение было самым дорогим, - тихо произносит Масаки.
- Ты что, чувствуешь вину за то, что решил стать ветеринаром?
- Это дорого обошлось Сатоши! – возражает Масаки, не давая Шо отговорить себя от чувства вины. – Даже с тем, что оставили нам мама и папа. Мы еще долго испытывали недостаток в деньгах – я все замечал, так что можешь не отрицать. Ты ведь знаешь, что Джун-кун смог пойти в университет только потому, что Казу не стал поступать?
- Это всего лишь то, через что нам пришлось пройти, - говорит Шо. – Кроме того, такие вещи помогли нам продержаться. Теперь все в порядке, так почему ты столько на себя взваливаешь?
- Потому что порой я думаю, что мне стоило просто получить степень по юриспруденции или еще чему. Потому что иногда приходит срочный вызов, и я паникую. Тома-кун знает. Он видит, как я впадаю в ступор, помогает мне. Но такое случается, Шо-чан.
- Такое случается с лучшими из нас, - напоминает ему Шо. – Все оступаются, никто не совершенен. Но ты любишь свою работу, не так ли? Вот что важно. Никто не смог бы делать то, что делаешь ты, работать так чертовски много, и, несмотря на это, так хорошо управляться с животными.
- Ты не видел меня, - возражает Масаки.
- Я видел достаточно, - твердо произносит Шо. – Я не вижу тебя юристом, и держу пари, Сатоши не жалеет о том, что отдал тебя на ветеринарный. Ты хорош в своем деле. Может, пока и не лучший из лучших, но разве такие есть? Ты любишь то, чем занимаешься.
- Люблю, - признается Масаки. – Но я боюсь. Что, если у меня никогда не получится? Что, если я никогда не стану лучше? Ведь и такое возможно, Шо-чан.
- Иногда, - признается Шо, – я пишу совершенно ужасные статьи. Иногда я думаю: "Они же никогда не выйдут в печать, так зачем так стараться?" И я устал. Поэтому пишу второпях или не проверяю факты.
- Но ты хорош в своем деле, - возражает Масаки.
- А я думаю точно так же про тебя, - отвечает Шо. – Понимаешь, что я имею в виду? Возможно, ты видишь свои неудачи – и это вовсе не плохо – но не концентрируйся только на них. Дай себе возможность вдохнуть полной грудью, хорошо? Не перегори раньше времени.
- Хорошо, - говорит Масаки, слегка расслабляясь. – Ладно. Спасибо тебе, Шо-чан.
- Всегда к твоим услугам. И ты обязательно встретишь кого-нибудь, кто знает то, что уже знаем мы четверо. Хорошо? Даже если Казу и не захочет, чтобы ты принадлежал кому-то еще.
- Он уж точно не захочет, - улыбается Масаки. – Но, по крайней мере, у него есть Джун-кун.
- У него всегда есть Джун-кун, - замечает Шо. – Кстати говоря, я не хотел говорить этого раньше, но тебе не кажется, что Рииса-чан немного похожа на Казу?
- Фу, Шо-чан, - морщит нос Масаки. – Она мне все еще нравится, знаешь ли. И Казу, конечно, мил и все такое, но… он же мой брат.
- Извини, - смеется Шо. – Просто это очень долго вертелось у меня в голове.

На выходных Казунари ведет себя с Джуном напряженнее, чем когда-либо, испытывая тем самым большую часть его терпения. Шо и Сатоши оба заняты, и Джун старается не злиться на постоянные уборки и раздражительность Казунари.
- Я собираюсь в супермаркет, - сообщает Казунари поздним воскресным утром.
- Мне пойти с тобой? – неохотно спрашивает Джун.
- Знаешь ли, есть такие вещи, с которыми я могу справиться сам, - ворчит Казунари, и Джун срывается.
- Знаю, - отвечает он резко. – Но большую часть времени наблюдаю, что твое поведение этому не соответствует.
Его злость утихает еще до того, как он заканчивает предложение, и он понимает, что не стоило этого говорить.
- Да что ты можешь знать, Джун, - обиженно произносит Казунари, не находя лучшего ответа. Он резко хлопает входной дверью, и на этот бабах! выглядывают из своих комнат Шо и даже Сатоши.
- Что произошло? – спрашивает Шо, и Джун только качает головой.

Казунари встречает Масаки на первом этаже их многоквартирного дома. На Масаки футболка с Тоторо.
- Казунари, ты куда? – удивляется тот.
- На улицу, - отвечает Казунари колючим, как куст ежевики, тоном.
- Понятно, - произносит Масаки. – Мне пойти с тобой?
Казунари выглядит готовым сказать что-то едкое, но уступает.
- Ладно, - отвечает он. – Думаю, ты можешь пойти.
- Супер, - говорит Масаки и идет за братом, забив на то, что сам только что вернулся с двенадцатичасовой рабочей смены. Все равно, еще всего денек, и у него будет выходной. – В какой магазин мы идем?
- В двух кварталах отсюда, - отвечает Казунари. – Куда ходят все местные бабульки.
- Как подходяще, - шутит Масаки, радуясь, когда Казунари, закатив глаза, лупит его кошельком.

- Масаки написал, что они пошли в супермаркет вместе, - докладывает Сатоши.
- О, так, значит, с Масаки он может пойти, но на меня спускает собак? – Джун чувствует себя мелочным, но ему все равно.
- Ну, ты же сам ему заявил, что он не может ни с чем справиться в одиночку, - прямо замечает Сатоши.
- Я знаю, - отвечает Джун. – Я просто говорю, Сатоши. Ты разве не должен уметь читать людей?
Сатоши пожимает плечами, не обижаясь, но вмешивается Шо.
- Эй, давайте все просто остынем, идет? Масаки приведет Казу обратно, и все будет в порядке. Нет смысла себя накручивать.
Сатоши добродушно кивает, хоть Джун и понимает, что Шо обращался не к нему. Он очень благодарен им обоим.
- Хорошо, - говорит он. – Извините, что оторвал вас от работы, ребят.
- Нет проблем, - отвечает Сатоши, и они вновь расходятся по своим комнатам.

Казунари и Масаки возвращаются где-то через час, нагруженные продуктами. Джун открывает им дверь; Казунари встречается с ним взглядом и позволяет забрать у себя половину сумок. Масаки широко улыбается, несмотря на явную усталость, и Джун чувствует себя до смешного благодарным за то, что они оба у него есть – и буря, и затишье после нее.
- Пойдемте куда-нибудь пообедаем? – предлагает Джун. – Можно пойти к Огу-сану.
- Не возражаю, - отвечает Казунари, и Джун чувствует, как напряжение между ними спадает, все возвращается к равновесию. – Но, Масаки, ты же наверняка устал, да?
- Ничего, - воодушевленно говорит Масаки. – Давайте пойдем, мы сто лет уже никуда вместе не выбирались. Это хоть ненадолго отвлечет Сатоши и Шо от работы.

Они идут к Огу-сану, в маленький семейный ресторанчик, куда ходили еще детьми. Огу-сан сейчас уже пожилой добряк, но никто из них не забыл, как, еще будучи моложе, он взял себе за правило приглядывать за ними, когда они остались одни после смерти родителей. В первые несколько лет он приносил им немало еды; и даже сейчас, когда они выросли, между ними все равно сохранилась эта связь, не зависящая от разницы поколений.
- Давненько не виделись, - улыбка собирает морщинки в уголках глаз Огу-сана. – Джун-кун! Я даже не знал, что ты вернулся из Токио, неблагодарный ты парень.
- Простите, Огу-сан, - улыбается Джун. – Я возьму за правило заходить чаще.
- Только не слишком часто, - возражает Огу-сан, преувеличенно вздыхая. – Мои силы уже не те, что были раньше. Я больше не могу готовить на всех вас, проглотов.
- Да не может быть! – протестует Масаки. – Вы все еще очень бодры для своего возраста.
- Что ты имеешь в виду, "для моего возраста"? – притворно оскорбляется Огу-сан. – Да Сатоши-кун больший старик, чем я.
- Что верно, то верно, - настойчиво кивает Шо. – Мы пытаемся его сдерживать, но его стариковские замашки слишком сильны.
Сатоши смущенно улыбается.
- Ничего не могу с собой поделать. Это адвокатский пунктик.
- Так точно, сэнсэй, - соглашается Казунари, и все смеются.

Огу-сан им соврал – заказанный Джуном оякодон все такой же вкусный, как и всегда. Он заказывает бутылку сакэ и сначала предлагает его Сатоши, но тот качает головой.
- Завтра суд.
- Шо?
- Если только чуть-чуть, - соглашается тот.
- Он всегда сначала так говорит, - заговорщически шепчет Казунари, склоняясь к Джуну.
- Эй, - возмущается Шо. – За себя говори, мелочь.
- Помнишь Мао-чан? – ухмыляется Казунари.
Шо покрывается румянцем. Однажды ночью, несколько лет назад, Мао притащила его домой, когда он опьянел немного больше, чем рассчитывал, и вовсю распевал хиты айдол-групп. Она оказалась гораздо сильнее, чем выглядела. Но отношения их после того случая продлились недолго.
- Окей, в тот раз я многовато выпил. Песня должна была стать признанием в любви.
Масаки утешающее похлопывает его по плечу.
- Все в порядке, Шо-чан, - говорит он, жуя карааге. – Главное - это хорошие намерения.
Мгновение Шо выглядит еще более обиженным из-за этих слов, но потом, кажется, решает, что оно того не стоит.
За это время Сатоши уже успевает насладиться своим карри.
- И почему мы так давно не приходили, - говорит он, с тоской глядя на свою пустую тарелку, но оживляется, когда Масаки делится с ним карааге.
- Я рад, что мы пришли сегодня, - говорит Джун. Под столом Казунари берет его за руку. – Я рад, - повторяет Джун шепотом, и Казунари улыбается ему.
- Я тоже, - отвечает он.

Дом погружен во мрак и тишину, когда Казунари прокрадывается в комнату Сатоши.
- Сатоши, - шепчет он, хотя тот еще не спит, а читает свои записи.
- Эй, разве Джун-кун не утащил тебя в постель?
- Я вывернулся из его лап, - отвечает Казунари. – Было несложно, учитывая, что он сразу же отрубился.
Сатоши посмеивается, и это забавляет Казунари.
- Пришел, значит, отвлекать меня?
- Вроде того, - Казунари садится на пол рядом с Сатоши. – Возьмешь меня завтра в суд?
- Хочешь пойти? Ты уверен?
- Если ты возьмешь, - говорит Казунари. – Вполне уверен.
- Хорошо, - соглашается Сатоши. – Но я могу проиграть это дело.
- Не говори так, - упрекает Казунари.
- Казу-чан, - улыбается Сатоши. – Ты слишком серьезно ко всему относишься.
- В любом случае, - строго произносит Казунари. – Тебе не следует говорить таких вещей.
- Ты прав, да? Даже зная, что могу проиграть, я буду бороться не меньше. Важно это понимать.
- Ты действительно нечто, - говорит Казунари. Он вытаскивает футон Сатоши и поудобнее устраивается на нем. – Увидимся в суде, сенсей.
Сатоши смотрит на него поверх очков.
- Увидимся, кузнечик.

Наутро Казунари сталкивается в коридоре с полусонным Джуном.
- Доброе утро, - радостно приветствует он.
- Ты куда пропал? – Джун сонно смотрит на него.
- Никуда. Скучал по мне?
Джун фыркает.
- Скучал ли я по холодным пяткам, тыкающим меня в ребра?
- Еще как скучал, не так ли? – Казунари улыбается, стремительно проскальзывая в ванную вперед Джуна и игнорируя его запоздалое «эй!». – Иди, воспользуйся другой, - кричит он изнутри и слышит, как Джун с ворчанием удаляется.
Казунари дожидается, когда Джун уходит на работу, прежде чем одеться для суда. Он одет в строгую рубашку и брюки – позаимствованные у Джуна, который в свою очередь позаимствовал их у Шо – когда Сатоши выходит в своем обычном для суда костюме.
- Неплохо, - отмечает он. – Хоть и слегка великовато.
- Ну, это же вещи Шо.
Сатоши улыбается.
- Тогда понятно, - он достает из ящика пару чистых носков и одевает их. – Ну что, пойдем?
- Пойдем, - Казунари берет Сатоши за руку, и они выходят.

- Ты не говорил, что твои клиенты – дети, - замечает Казунари у выхода из зала суда. – Как они вообще тебе платят?
- Они не платят.
- Хочешь сказать, ты ночевал в офисе из-за дела pro bono?
- Они такие же, как мы, Казу, - вздыхает Сатоши. – Родители умерли, и дом вот-вот тоже отберут.
- Ну ведь они же не смогут жить все вместе? Они еще дети.
- Ты тогда тоже был ребенком, - возражает Сатоши. – Мы все были.
- Не все остается прежним, - отвечает Казунари. – Порой все меняется, и на это есть причины.
- Но если есть хотя бы шанс, Казу. Я борюсь за шансы, а не за победы.
- Ты поборолся за это дело. Но это три финансово зависимых несовершеннолетних, какие у них шансы?
- А каковы были наши шансы? – спрашивает Сатоши. – Тебя с пятнадцати лет так и не оставил тот страх, Казу. Тебе до сих пор кажется, что нас разлучат, только потому, что мы преодолели определенные трудности.
- Тут дело не в нас, - Казунари качает головой.
- И тем не менее. Я взялся за это дело, потому что они точно такие же, как мы. Я тоже помню, как было тяжело. И даже если я понимаю, что могу проиграть, это не значит, что я не буду бороться за победу.
- И ты еще говоришь, что это я все серьезно воспринимаю, - Казунари шумно выдыхает и обнимает Сатоши, на секунду притягивая его ближе.
- И некоторые вещи остаются прежними, Казу-чан, - тихо говорит ему Сатоши. – Пусть ты в это и не веришь, но позволь жизни тебя удивить.
- …Ты знаешь, где работает Джун?
- Угу, - отвечает Сатоши и улыбается.

Джун замечает ожидающего снаружи Казунари, когда выходит из офисного лобби.
- Казу, - удивленно спрашивает он. – Ты с кем пришел?
- Ты что, ждал кого-то еще? - Казунари проказливо улыбается. Джун скучал по этой улыбке.
- Определенно нет, - Джун притягивает Казунари к себе, и они вместе идут к станции. – Почему на тебе вещи, которые я стащил у Шо?
- Я сегодня был в суде.
- Ты не говорил, что собираешься.
- Я скучал по тебе, когда тебя не было, - внезапно признается Казунари.
- Теперь ты пытаешься мне что-то сказать?
- Я пытаюсь сказать тебе то, что ты хотел, чтобы я тебе сказал.
- Запутанно, - замечает Джун. – Но продолжай.
- Я серьезно, Джун.
- Я знаю, ты всегда серьезен.
Казунари берет его за руку.
- Наверное, лучше подождать, пока мы доедем до дома.
- Как хочешь.
- И перестань так по-дурацки лыбиться, - ворчит Казунари. – Я еще даже не сказал этого.
- Хорошо, - отвечает Джун, но не перестает улыбаться.

Казунари сидит на футоне, скрестив ноги, пока Джун снимает пиджак.
- Я все равно буду нервничать, - говорит он. – Все так же будут вещи, которые я не могу делать. Места, куда я не могу пойти.
- Я знаю, - кивает Джун.
- И ты не будешь здесь всегда. Мы не будем, - говорит Казунари. – Я и не хочу этого от тебя.
- Но разве я не всегда был рядом? – хмурится Джун.
- Если такое и случится, я буду удивлен. Но, если позволишь, я лучше буду готов к худшему.
- Как всегда оптимистичен, - замечает Джун, но садится рядом с Казунари, плечом к плечу. – Так к какому открытию ты пришел? Сатоши что-то сказал в суде?
- Сатоши многое сказал в суде, - отвечает Казунари. – Он там совсем другой. Ты должен как-нибудь придти посмотреть на него. Но дело в том, что… Ты сказал, что я был не рад, когда ты вернулся. Это не так. Знаешь, ведь университет был последним обязательным этапом. После него ты мог пойти куда угодно.
- Ты же сам в это не веришь, - возражает Джун.
- Верю, - настаивает Казунари. – Ты можешь обещать мне, что будешь здесь постоянно? Нет. Но я и не хочу этого. Это… сложно.
- Я понимаю, - тихо произносит Джун, беря Казунари за руку.
- Поэтому, - начинает Казунари, но останавливается, и Джун ждет. – Если позволишь мне паниковать время от времени, я позволю доказать мне, что я ошибаюсь, идет?
- По-моему, звучит справедливо, - соглашается Джун. Казунари поворачивается к нему, и Джун думает о том, перестанет ли тот когда-нибудь выглядеть на шестнадцать. И хотелось ли бы самому Джуну, чтобы это произошло.
Не успев осознать, что делает, он склоняется вперед. Их лица в сантиметре друг от друга. Казунари резко тянет Джуна за руку, и Джун замирает.
- Что? – произносит Казунари.
- Ничего, - отвечает Джун и склоняется снова, на две длинных секунды прижимаясь губами к губам Казунари, и кажется, что это самый интимный момент во вселенной.
Казунари резко опускает глаза, когда Джун отстраняется, чтобы взглянуть на него.
- Все хорошо? – выдыхает он.
- Возможно, - осторожно отвечает Казунари. – Но ты можешь попробовать еще раз, просто чтобы убедиться.
Мгновение неуверенности сменяется неимоверным облегчением. Таким облегчением, что Джуну хочется смеяться. Потому что ну как могло уйти столько времени на поиски чего-то настолько невероятно естественного?
С другой стороны, думает Джун, то, как идеально помещается рядом с ним Казунари, как крепко его пальцы сжимают руку Джуна… ведь и не надо находить то, что было у тебя всегда.

Тем вечером у Сатоши в комнате допоздна горит свет. Шо решает проведать его в четверть первого ночи.
- Как прошло слушание? – спрашивает он еще в дверях, но потом узнает пожелтевший конверт у Сатоши в руках и тот изящный почерк, который Сатоши унаследовал от их матери. – Ты ведь не над делом работаешь, да?
Сатоши молча кивает Шо, чтобы тот сел, и протягивает ему конверт. Шо наверняка просто кажется, что его пальцы дрожат, когда он открывает его, – ведь он читал письмо уже миллион раз, помнит каждую строчку, всегда держит их в голове.
- Помнишь, как это было? – спрашивает Сатоши. – Не после, а последние дни до.
- Ты про больницу? – говорит Шо. – Конечно помню.
- Только мы с тобой все ясно и помним, - говорит Сатоши. – Только мы были достаточно взрослыми. Остальные были еще совсем детьми.
- И мы тоже были, - возражает Шо. – Ты принял самое молниеносное решение в своей жизни, сменив кафедру.
- Едва обдумав, - кивает Сатоши. – Знаешь, я ведь так и не сказал ничего маме с папой.
- Они бы этого не захотели, - говорит Шо. – Не смотря на солидность профессии.
Сатоши улыбается.
- Я не против. Возможно, был бы, в то время. Но в восемнадцать такие вещи кажутся важнее, чем они есть на самом деле.
Шо кивает.
- Я уверен, они знают, что мы до сих пор вместе. И именно это действительно важно.
- Это они сохранили нас вместе, - говорит Сатоши. – Порой мне очень не хватает мамы. И папы… помнишь, он возил нас на рыбалку, пока вы, парни, не решили, что вам это не интересно.
- А еще мама научила Казу и Джуна делать онигири, - говорит Шо. – Хоть остальным и наплевать было на готовку. А ты только поесть любил.
Они улыбаются воспоминаниям, замолкая.
- Мне их тоже не хватает, - признается Шо. – Но я рад, что мы с вами до сих пор вместе.
- Угу, - соглашается Сатоши. – Я тоже рад.
Шо аккуратно складывает письмо и убирает его в потрепанный пожелтевший конверт, внутренне осознавая, что никто не сможет полностью понять, что они вдвоем имеют в виду - кроме них самих.

На следующий вечер у Масаки выходной, и они отправляются в ресторан, чтобы устроить праздник без особого повода. Масаки заказывает шоты. Шо протестует, но, как только их приносят, сразу же устраивает с Масаки соревнование. Тот берет Сатоши к себе в команду, заявляя, что вдвоем они прекрасно справятся против команды, "на две трети состоящей из слабаков".
- Я возвращаюсь в новостной отдел через неделю, - с легкой грустью сообщает Шо. – Из положительного: это значит, что я снова смогу есть твои ужины, Казу.
- Прекрасно, - сухо замечает Казунари, даже не позаботившись поднять голову с плеча Джуна.
- А я подал заявление на смену графика, - говорит Масаки. – Это займет какое-то время, потому что им нужно будет скоординировать графики всех остальных, но скоро я тоже смогу есть твои ужины, Казу!
- Очуметь, - произносит Казунари, и Джун забирает рюмку у него из рук. – Эй!
Сатоши глупо хихикает над завязавшейся возней. Масаки слегка пихает его локтем.
- Не будем набрасываться друг на друга, Капитан.
Шо, кажется, дремлет, ничего вокруг себя не замечая.
Все заканчивается тем, что Казунари лежит у Джуна на коленях, а Масаки возвещает через весь стол о том, как он рад, что Джун вернулся, и что они наконец-то снова все вместе.
- Я вернулся почти три месяца назад, придурок, - говорит Джун. – И почему вы, парни, никак этого не осознаете?
- Просто мы счастливы, - серьезно произносит Сатоши, чокаясь с Масаки пустой рюмкой.
- Идиоты, - ворчит раскрасневшийся от алкоголя Джун, ероша волосы Казу, и не может сдержать улыбки.

@темы: размер: макси, *перевод, *AU, пейринг: Матсумия, рейтинг: PG

---

Авторский фик [Новая партия]

[Джерд]

Автор: Джерд
Бета: gesh-talt
Пейринг: Джунтоши
Рейтинг: PG 13
Жанр: AU
Предупреждение: POV Джуна
Размер: мини (1001 слово)

Вторник 4.
13:28
Ненавижу их. Весь их клан. Яйцеголовых в белых халатах, пёстрых свитерах, с дорогими сигарами и мягкими голосами.
Именно они уничтожили мою мать, но сейчас я уничтожаю их.
Первым делом оцениваю привставшую помощницу. Светлые волосы, совсем не гарантирующие светлый же ум, аккуратный маникюр и дорогие духи. Договоримся.
Через пару минут оцениваю и доктора психологии Оно Сатоши. Круглое лицо, довольно красивое, но что мне за дело. Спокойные тона в одежде: бежевые брюки и, немного мятая, голубая рубашка. Такой же спокойный кабинет, из ярких пятен только желтый плед на кушетке. Кушетка. Хмм. Не так уж плохо, хотя и кресло вполне удобно.
Не так уж плохо начинается новая партия моей любимой игры.

Вторник 11
13:30
Этот сеанс сделаем поинтереснее, да доктор? Пишите-пишите, не отвлекайтесь. Знали бы вы как мне на руку ваше: «Делайте что угодно, чувствуйте себя комфортно»! Чек вашу помощницу обрадовал, она даже без вопросов согласилась на мою маленькую просьбу. Приступим, доктор?
Обожаю эти кресла на колёсиках! Так гораздо проще. Подхожу, почти небрежным жестом откатываю кресло с доктором к стене. На недоумённый взгляд говорю только:
— Мне так комфортнее.
Мои пальцы скользнули по его шее под воротник с галстуком.
Реакции ноль. Ну что ж, продолжим.
Неотрывно слежу за ним, но он просто продолжает писать. Почерк у него неразборчивый, сплошь каракули. Я бы почувствовал напряжение, не смог бы пропустить, когда расстёгивал рубашку или проводил пальцами по скулам. Ничего! Никакой реакции, только чуть повернул голову, когда моя рука загородила ему обзор на тетрадь. И так же спокойно продолжил задавать свои тупые вопросы: как давно, у кого лечился и не менее глупые советы. Я слышал всё это так много раз! Ну почему же он не реагирует?! Из стали он что ли?
Обычно к поцелуйчикам я приступаю попозже, на третий или четвертый сеанс, но тут особая ситуация.
Начинаю медленно, только касаясь губ, не отстраняясь, горячо дышу в его губы и продолжаю. Сложно ли умеючи, а я кое-что умею.
Ни капли сопротивления, ни одной попытки ответить, а ведь был один такой... Словно целую манекен, теплый, мягкий, резиновый манекен. Чуть прикусываю нижнюю губу и возвращаюсь к поцелую, делая его глубже. Когда вот так, легонько, проводишь языком по нёбу, это не остаётся без ответа.
Но не в этот раз. Единственное, чего добился — сбил себе дыхание. Сижу как дурак у него на коленях, с раскрасневшимися щеками, опухшими губами, железным стояком, а ему хрен там! Что-то царапает в своей тетрадке на подлокотнике кресла! Одиночный сигнал таймера оповещает об окончании сеанса.
— До встречи через неделю — вежливая улыбка не очень гармонирует с расстёгнутой рубашкой, но ему плевать. Точно из стали!

Вторник 2
13:25
Стальной принц! Чтоб его! Что ж ещё придумать? Он даже на минет не отреагировал… Ну, почти. Мне достался только вздох. Маленький вздох за все старания! Изнасиловать его что ли? Тело то реагирует, это сложно не почувствовать, сидя у него на коленях.
Чёртов доктор. Все мысли только о нём. Каждый день! Это выматывает, как затяжная лихорадка. Стальной принц.
На первых же минутах сеанса откатываю его к стене и уже совсем фамильярно расстёгиваю рубашку, снимаю галстук. Только вздыхает, что мешаю писать.
Любимое хобби — рисовать каракули пока я тут стараюсь! В ярости отбрасываю тетрадь в другой угол комнаты. Как шелест бумажных листов похож на шелест крыльев…
Беру его лицо в свои руки, целую. Нежно, жарко, как угодно — ему плевать. Целую, пока хватает кислорода, пока не начинаю задыхаться, пока не пробирает дрожь. Рукой скольжу по груди и ниже. Доктор готов, а я и подавно. Мелко целуя безответные губы, расстёгиваю свои джинсы и стягиваю, как могу одной рукой. Потом наступает очередь его брюк. Так не хочется поворачиваться к нему спиной, но ведь позу он не изменит, чтобы мне стало проще.
И только тут мой Стальной принц соизволил отреагировать. Хватка на горле перебивает дыхание, удар затылком в стену тоже не назовёшь нежным. Но вот поцелуй… Чёрт бы его побрал! Как можно так целовать?! Ноги подкашиваются, хватаюсь за его руки, чтобы не упасть. Боль забыта. Всегда отстранённый доктор заставляет таять под крохотными поцелуями-бабочками по губам в передышках и почти оседать на пол, когда берется за дело серьезней. Через минуту желе, бывшее мной, согласно на что угодно лишь бы не прекращать, не останавливаться ни на секунду. Стальной принц останавливается.
— Приведите себя в порядок.
Застёгивает брюки, рубашку. Ищет галстук.
А я у стены, как кукла тряпичная. Ничего не соображаю толком. Доигрался.
— Через пятнадцать минут заканчивается ваше время. Приведите себя в порядок.
Барабанит пальцами по столу.
— Вечером. Ну углу шестой есть такой маленький отель… 515 номер. Ну, скажем, в семь? И подготовьтесь.
Через пятнадцать минут срабатывает таймер и я выхожу из камеры пыток. Вечером в семь? Жди! Как же!

Вторник 2
19:05
Поджилки трясутся. Словно второй раз собираюсь лишиться девственности. Хочется сбежать, но ноги не слушаются. Пять минут. Спокойствие и ещё раз спокойствие. Но.. ПЯТЬ МИНУТ! Как придурок повёлся на шутку стального принца.
Почти смиренно жду еще двадцать минут. Удивляясь тому, какой я идиот.
Тихий скрип прервал самобичевание в самом разгаре, когда я уже почти разозлился.
Оно только пожимает плечом и говорит:
— Пробки.
Всё! Это всё объяснение?!
Спокойно снимает пальто, так же спокойно расстёгивает рубашку, приближаясь ко мне.
— Мне самому?
Может и самому. Может и ему придётся… От такого поведения Стального принца мысли сбиваются в кучу.
А когда он подходит ближе, у меня не остаётся мыслей. Долго думал как будет? Долго думал о нем?
Прикосновения нежнее шелка. Поцелуи, как вино, бьют сразу в голову. И, словно инъекция в сердце, расходится по телу жар.
От его взгляда хочется закрыться, чтобы не видел слабости, но раз за разом отводит руки, целует ладони, глаза и лихорадочно пульсирующую венку на шее. И от этого только жарче. Он не знает меня совсем, но знает, как заставить дугой выгибаться, ища прикосновений.
Я просто утонул в своём Стальном принце.
А когда выплыл и смог дышать ровнее, оказался в ловушке из рук и понял что не уйду. Не сегодня. Не смогу. Это просто — левой и потом правой, — но не смогу.
Вокруг меня свернулся Оно.
— Спи. Номер до утра.

С того момента прошло четыре недели. Я успел с ним поссориться, выговорить свою ненависть к нему, его занятию. Получил ноль реакции.
Вернулся с покаянием и до сих пор не ухожу.

@музыка: Florence And The Machine – Howl

@темы: размер: мини, пейринг: Джунтоши, *AU, рейтинг: PG-13

---

[SakuraSake]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[SakuraSake]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Фандомная Битва-2013

[Serizava Aya-san]

Командное сообщество: www.diary.ru/member/?3120775
Уже можно говорить, что следующей летней ФБ быть.
Вопрос о том, собирать ЛИ команду ДЖЕ-фандома особо не стоит.
Но набор уже пора и нужно начинать проводить, чтоб не получилось как в прошлом году.
Мы поняли, что переводы передач и фильмов вполне стройно могут идти в челлендж. Так что, кроме фанфикшна, артов, коллажей и прочего вида фандомного творчества свою нишу должны занять и переводы. .

В команду нужно набрать:
- фикрайтеров;
- артеров;
- коллажистов;
- виддеров;
- бет, гамм;
- переводчиков;
- CSS-дизайнеров;
- аватарко-мейкеров;
- бартерщиков;
- людей, готовых предоставить команде любой креатив.
Очень не хватает артеров, виддеров, кодеров - визуальщиков.


Вспоминая ошибки прошлого года, становится понятно, что ещё в команду нужны люди, которые смогут просто ходить на бартер. Читать и смотреть чужой креатив и писать по нему отзывы.
Так что просто бартерщики команде тоже будут очень нужны.

Дело в том, что чем раньше мы начнём набирать команду, оформлять сообщество и начинать креативить, тем меньше проблем с дедлайнами, со сроками вычитки и прочим у нас будет в дальнейшем.

И заявить команду на ФБ уже действительно пора.

Предлагаю всем заинтересовавшимся сделать репост этой записи.
И начинать собирать команду нашего прекрасного фандома.


2.
Создали командное сообщество: www.diary.ru/member/?3120813
Ещё с прошлого года маячила идея создать сборную команду по дорамам.
Корейские, японские, тайваньские дорамы.
Всем, думаю, знакомо желание прочитать хоть что-нибудь по своим дорамным ОТП и отсутсвие практически любого креатива по ним.

Опять же собрать команду можно попробовать.
Тем более тут могут вливаться не только наши силы, но и силы корейского фандома.

Тоже предлагаю подумать по этому поводу серьёзно и попробовать собрать общими силами команду.

Набор нужных позиций такой же, как в Дже-команду=))

@темы: ~реклама

---

[гений-гей.]

Название: ----
Автор: гений-гей.
Пейринг: Оно Сатоши/Мацумото Джун
Рейтинг: R? NC-17?
Дисклаймер: все, кроме текста, принадлежит агенству
Саммари: PVP и рефлексия
Предупреждения: AU, OOC
Сентябрь заканчивается так же внезапно, как и начался, казалось бы, совсем недавно еще был август и лето, а сейчас уже октябрь, и холодный противный дождь барабанит по крышам и асфальту практически двадцать четыре часа в сутки. Джун выше поднимает воротник дорогого темно-серого пальто, зарывается в него носом и торопливо бежит по темно-серым улицам, почти сливается темными тонами с окружающим миром, мимикрирует, поправляет темные очки и задумчиво кривит губы. Ему хочется снова лета и концертов, хочется смеяться, сходить с ума и периодически, почти случайно, почти лениво, почти незаметно брать Оно за руку. Брать и тут же отпускать, будто бы и не было ничего.
Он с непривычной и болезненной ревностью наблюдает за тем, как Нино обнимает Оно за талию, утыкается носом куда-то в его ключицы, шепчет что-то на ухо и улыбается довольно. Джуну кажется – это нечестно. У Нино есть целый мир, игры, уверенность в себе и гениальность в кино, а еще у него есть Оно, а у Джуна есть только слепая влюбленность и фотографии на телефоне. И работа, на которую он каждый день торопится так, будто бы еще пять минут – и он умрет прямо здесь, на улице, а на работе можно жить, можно ехидничать, насмешливо улыбаться, украдкой взглядывать на Оно и молча, про себя, проговаривать его имя, которым все равно никто не рискнешь его назвать.
Са-то-ши. Звучит мягко и тепло, звучит так, будто это имя божества.
Джун поправляет крестик на тонкой цепочке и чувствует себя почти еретиком.

Вечером он сидит в баре, вокруг накурено и весело, Джун даже пытается смеяться, но губы отказываются складываться таким образом, и вместо этого он почти плачет, залпом опрокидывает в себя четвертый бокал джина с тоником, кладет голову на плечо Томы, вдыхает запах его парфюма и молчит. Тома молчит тоже, с ним вообще хорошо молчать, не говорить ничего и понимать друг друга не с полуслова даже – с полужеста и полувздоха.
Тома все понимает, и это самое страшное. Он понимает даже то, в чем Джун никогда не хотел бы признаваться самому себе. Тома просто понимает и принимает, будто бы нет ничего удивительного в том, что происходит.
Может быть действительно – нет в этом ничего?
Джун облизывает губы и все-таки смеется. Ему хочется, чтобы ушла куда-нибудь усталость последних лет, чтобы испарилась тяжесть, глухой духотой давящая на плечи, чтобы жить снова стало просто и легко.
«Я люблю Оно Сатоши» думает Джун, и ему становится совсем смешно.

На узкой каменной лестнице темно и холодно, Джун вот уже почти четыре минуты молча стоит перед дверью, и ему невыносимо страшно поднять руку и нажать на кнопку дверного звонка. Ему кажется – стоит нажать, как мир закружится, сойдет с ума, и все станет совсем не таким, каким казалось раньше. Хуже или лучше – черт знает. Но не таким.
Когда пальцы все-таки касаются кнопки, и где-то в глубине квартиры раздается мелодичный звон, Джун перестает дышать.

Оно смотрит на него спокойно и не удивленно, и Джун вдруг понимает, что он знал. Он каждый чертов день знал, что будет, знал, чем это все закончится, знал и ждал, выжидал, играл, как кошка с мышкой, как удав с кроликом, и Джун теперь тот самый кролик, загипнотизированный и почти мертвый, ему хочется упасть на колени и целовать эти руки, эти длинные пальцы, хочется рассказывать о том, как сильно и невыносимо он любит, сказать «я скучал», сказать «я так не могу», сказать «я хочу тебя», сказать «почему все происходит именно так».
Джун открывает рот и не может издать ни звука, пока Оно смотрит на него.
- Ты заходишь? – спрашивают у него, и Джун неуверенно кивает, делает шаг, еще один, а потом дверь захлопывается за его спиной, как мышеловка, и можно даже не пытаться сбежать, все равно не получится.
Оно начинает целовать его сам, первым, смотрит уверенно и строго, смотрит так, что все мысли из головы пропадают почти мгновенно, Джун с головой проваливается в душное и жаркое желание, хочет сказать хоть что-нибудь, перехватить инициативу, доказать, что он здесь самый взрослый и крутой, но вместо этого просто закрывает глаза, позволяя Оно оставаться лучшим.
Он действительно лучший и самый взрослый, у него лицо ребенка и глаза старика, у него узкие и жесткие губы, требовательные и властные, у него на удивление нежные и неуверенные пальцы, которыми он проводит по шее Джуна, и тот в один момент понимает, что не будет сопротивляться, сделает все, что угодно, потому что идти против божества – смертельно.
Три года назад он думал, что хочет трахнуть Лидера, полтора года назад был уверен, что любит его, а сейчас Джун ни о чем не думает и ни в чем не уверен, он просто отдает себя этим пальцам, губам и взгляду, ничего не говорит и ни о чем не просит.
Оно все понимает сам.
До дивана в комнате всего-то десять метров и десять секунд, но они кажутся вечностью, от пункта А до пункта В невыносимо большое расстояние, но тем не менее, его вполне можно преодолеть. За эти десять секунд Джуна бросает то в жар, то в холод, ему страшно и смешно, хочется сбежать и остаться, но сбежать уже невозможно, сбежать всегда было невозможно, дверь захлопнулась еще в тот момент, когда Джун впервые увидел Оно, и с того далекого момента существует только путь вперед. До мягкого дивана ярко-фиолетовой расцветки, на который Джун падает спиной и несколько долгих, тягучих секунд чувствует себя непривычно беззащитным, пока Оно не опускается сверху, мягко, но уверенно раздвигая коленом его ноги.
Джун готов был сдаться с самого начала, но теперь он сдался полностью, он чувствует себя плавящимся воском, глиной в чужих умелых руках, фигуркой для обжига, которую последний раз исправляют перед тем, как сунуть в печь. Оно кажется то ласковым и предательски нежным, то жестким и холодным, Джуну хочется спросить, как он ведет себя с Нино, но когда ему в очередной раз затыкают рот поцелуем, становится не до вопросов.
- Сатоши, - тихо говорит Джун и пугается собственной вольности.
Оно смеется и неторопливо стягивает с него рубашку.
Оно выглядит растерянным и обманчиво смешным, он всегда будто ребенок, всегда немного не с ними, но нет ничего более страшного, чем поверить в этот спектакль и позволить себе расслабиться. Джун думает об этом, пока помогает Сатоши стягивать с себя джинсы, пока начинает раздевать его – сам, не желая терпеть, не чувствуя в себе сил для длительного ожидания. Оно напоминает ему какого-то хищного зверя, спокойного и сонного, уверенного в собственном непобедимости, страшного в собственном спокойствии, притягательного до ужаса.
Можно сойти с ума от одного понимания, что он сейчас касается губами плеча, облизывает ключицы, проводит пальцами по талии и бедрам, а когда он накрывает ладонью пах, даже сквозь нижнее белье Джун чувствует, какие обжигающе горячие у него руки.
Оно подготавливает его неторопливо, успокаивает, как маленького ребенка, гладит по голове, шепчет что-то на ухо, Джуну страшно до обморока, но он чувствует чужие теплые пальцы в себе и неожиданно успокаивается, принимает все происходящее, как данность. Все наконец-то становится правильно, так, как оно и должно было быть.
Возможно, Джун действительно всю жизнь был не более чем недоделанной глиняной фигуркой, и вот теперь-то он попал в руки настоящего мастера.
Когда Оно сжимает его ягодицы, Джуну хочется плакать. Ему то ли больно, то ли желанно, все скручивается в огненный клубок внизу живота, Джун утыкается лбом в подушку и кричит, хрипит, выстанывает из себя ощущения, подается бедрами назад. По щекам текут слезы, они соленые, как море, которое так любит Сатоши, но Джун не думает об этом, он хватает Оно за руку, судорожно целует ладонь и пальцы, проводит языком по линии жизни, а потом кусает ребро ладони, чтобы не закричать в голос.
Ему кажется, еще немного – и он просто умрет от происходящего, Оно в нем слишком много, Оно горячий и торопливый, рвано дышит на ухо, кусает в плечо и неразборчиво что-то шепчет, у Джуна кружится голова, но он хочет еще, еще, еще немного, еще чуть-чуть.
Когда Оно кончает, Джун кусает угол подушки и тихо хнычет. У него стоит до боли, до истерики, и когда Сатоши мягко обнимает ладонью его член, уверенно и сильно лаская, Джун выгибается, прижимаясь затылком к его плечу и отпускает себя, стонет хрипло и жадно, кусает губы, пытаясь вытащить из себя все эти долгие три года бессонных ночей, снов, слез и усталости.
Тяжесть покидает его вместе с последней каплей спермы, и обессилено падая на диван, Джун умиротворенно чувствует теплого, живого, настоящего Оно рядом с собой.
- Риида, - говорит он задумчиво, не видит лица Сатоши, но знает, что он сейчас удивленно приподнял брови и, закрывая глаза, думает, что это все-таки не просто лидер.
Это его личное божество.

@темы: размер: мини, *романтика, пейринг: Джунтоши, *AU, персонаж: Джун Матсумото, персонаж: Оно Сатоши, рейтинг: R, рейтинг: NC-17

---

[перевод] «No Man's Land»

[elfinelin]

Название: «No Man's Land» { ONE-SHOT}
Автор: fliuor
Бета:  Oxy-kun
Перевод: elfinelin
Жанр: АУ, мистерия, сверхъестественное, агнст и романтика
Пейринг: Ohmiya
Предупреждение: рейтинг R, из-за тяжёлого психологического содержания
Саммари: Ты никогда не сможешь познать, что есть страх перед одиночеством, пока не испытаешь это сам.

(Повествование от лица Нино. POV.)

читать дальше тут

@темы: размер: миди, пейринг: Омия, *перевод, *AU, *ангст, *POV, рейтинг: R

---

[авторский фик] "Осознание и принятие"

[~MaToSha~]

Название: Осознание и принятие.
Жанр: немного рассуждения, много романтики и чистого секса.
Пейринг: Омия
Рейтинг: NC-17
Размер: мини (1894 слова)
Размещение: с моего разрешения.

[читать тут]

@темы: размер: мини, пейринг: Омия, *романтика, рейтинг: NC-17

---

[гений-гей.]

Злостное пвп, под кат идти осторожно.

Пейринг: Сакурай Шо/Ниномия Казунари
Рейтинг: NC-17
Жанр: пвп

Нино приезжает вечером, когда заканчиваются съемки. Людей и машин на улице становится немного меньше, душный майский воздух наполнен сладковатым запахом цветов, деревьев и приближающегося лета. В квартире жарко, открыты все окна, но все равно постоянно хочется сунуть голову под кран с ледяной водой и почувствовать себя хоть на несколько секунд живым человеком.
Волосы у Нино растрепаны, тонкая белая рубашка липнет к спине от пота, просвечивает, и когда Казунари нагибается, чтобы развязать кроссовки, становятся видны четкие, как-то беззащитно очерченные лопатки и линия позвоночника. Шо стоит, прислонившись к косяку, барабанит пальцами по лакированному дереву и упрямо старается не смотреть, не видеть, не обращать внимания, но все равно каждый его случайный взгляд прикован к Нино, каждый его случайный жест обращен к нему. Шо смотрит на него так, будто это в последний раз, будто пытается навсегда собрать в памяти образ этого дьявольского мальчишки, с его светлыми растрепанными волосами, тонкой, совершенно не мужской шеей, россыпью родинок на плечах и ключицах, со всей его худобой, нескладностью, острыми локтями, вечно обкусанными губами и жадными, хитрыми, ищущими глазами. Он смотрит на него и не может оторваться, подумать ни о чем другом не может, а Нино отпихивает кроссовки в угол коридора и улыбается так, что хочется сразу сдохнуть.
- Ну, и почему ты опять здесь? – ворчит Шо вместо того, чтобы подыхать, - мы же договорились, не больше пары раз в неделю, у меня совсем нет времени, завтра рано утром интервью, а потом снова репетиция, ты же знаешь, и…
Он говорит это упрямо, повторяет, напоминает о работе, но почти сразу ловит себя на том, что все эти умные и правильные фразы направлены лишь на то, чтобы успокоить себя самого, чтобы выбросить из головы мысли о том, как охренительно Нино улыбается, как облизывает губы, закусывает нижнюю… К черту все. К черту. К черту.
- Я соскучился, - спокойно и уверенно говорит Казунари и делает шаг вперед, неумолимо приближается, как тайфун, ураган или цунами, как стихийное бедствие, которое невозможно обойти, можно только пережить, - ты ведь тоже скучал, верно?
Шо хочет сказать, что да, конечно, скучал, очень скучал, но это не повод для того, чтобы приезжать поздно вечером, когда пора уже спать, но слова застревают у него в горле, колкие, неровные и ненужные, во рту пересыхает, и единственное, что он может позволить себе сделать – это схватить Нино за плечи, прижимая к себе, сквозь тонкую ткань одежды ощущая, какое горячее, мокрое от пота его тело.
- Я тебя ненавижу, - сообщает он куда-то в светлую макушку Нино, а тот смеется.
Невозможно сдержать себя, невозможно успокоить себя, невозможно дать себе хоть короткую передышку, чтобы вдохнуть побольше воздуха, досчитать до десяти и пойти спать. Воздуха действительно не хватает, дышится через раз, и когда Казунари уверенно и привычно забирается ладонями под футболку, Шо кажется, что его ломает, переламывает на мелкие кусочки в какой-то гигантской мясорубке, а потом создает его заново, другого, нового Сакурая Шо. Этот Сакурай Шо уже не помнит о том, что завтра рано вставать, не помнит о репутации, об отце, о работе и незаконченных делах. Он чувствует только, как в его руках смеется, вздрагивая и прижимаясь, самый дьявольский двадцативосьмилетний мальчишка из всех возможных.
Добраться до спальни не хватит никаких сил, Шо тянется к пуговицам на рубашке, почти отрывая их от белой ткани, проводит пальцами по ребрам и впалому животу, и Нино шумно втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, нервно хихикает и кривится.
- Щекотно, - неуверенно сообщает он и проводит ладонями по бедрам Шо, - у тебя охренительная задница, господи, ты знаешь, что она реально охренительная?
- Заткнись, - ворчит Шо, хотя даже от столь привычных слов встают дыбом волосы на загривке, - заткнись, я тебя правда ненавижу. Какой же ты мудак иногда, с ума сойти можно, - не удержавшись, он впивается поцелуем в яркие губы, кусает до крови, слизывая капли ее языком, собственнически напоминает о своих правах.
Нино тихо всхлипывает от неожиданности и снова смеется. Иногда Шо кажется – он действительно дьявол, истинный черт с рогами и хвостом, он подчиняет себе всех, кого встречает на своем пути, и вся его обманчивая беззащитность, вся его подростковая хрупкость приводят лишь к тому, что однажды ты оказываешься в его сетях и не можешь пошевелиться.
Шо мечтает подчинить его себе – полностью и до конца, с головы до пят. Забрать, не отпускать, утвердить в качестве своей собственности, и, может быть, только тогда он сможет спать спокойно.
Нино послушно прижимается к стене, послушно дает стянуть с себя джинсы вместе с нижним бельем, но в глазах его хитро пляшет огонь. Для него все – игра, очередная битва, очередная попытка возомнить себя богом, но если он действительно бог, Шо готов первым преклоняться ему, приносить дары и кровавые жертвы. Первым в жертву он принесет себя.
У Нино тело худое, угловатое, гибкое, родинки рассыпаны по коже невпопад, будто бы случайные капли краски попали на кожу, да так и не оттерлись, и Шо безумно хочется коснуться каждой родинки губами и языком, но – не сейчас, все не сейчас, все потом, когда не будет ломить тело и виски от предвкушаемого удовольствия. Он хотел бы сказать многое, прикоснуться везде, вспомнить чужое тело заново, но вместо этого торопливо стягивает с себя джинсы, кусает Нино в ключицу, оставляя красноватый след, и жадно слушает, как коротко и рвано вздыхает Казунари, отзываясь на каждое случайное прикосновение.
Сил нет быть ласковым и нежным, да и не хочется, хочется – забрать себе, доказать, присвоить, наставить меток.
- Ненавижу тебя, - еще раз повторяет Шо, шепчет, кусая за ухо, а Нино все смеется, обнимает за шею, виснет на Сакурае и насмешливо замечает:
- Думай, что хочешь, только прекрати уже с ума сходить, - и с какой-то безумной улыбкой добавляет, - трахни меня… пожалуйста.
От этого «пожалуйста» у Шо пробегает дрожь по спине.
Все, что он может теперь, это подхватить на руки, прижимая ближе к себе, вжимая в стену и чувствуя, как выгибается, чуть дрожит горячее тело, как истерически бьется чужое сердце, рискуя вырваться из грудной клетки. Трусы давно болтаются где-то в районе щиколоток, член стоит, как каменный, и в голове не мелькает даже мысли о том, что стоило бы сейчас быть хоть немного осторожным или нежным, в конце концов, когда они последний раз были вместе?
Да зачем врать, сейчас в голове вообще нет ни одной мысли, голова звенящая и пустая.
Нино такой привычно горячий, отчетливо узкий внутри, он цепляется пальцами в шею Шо, впивается ногтями в кожу и дышит так, что кажется – теперь он уже точно принадлежит, точно собственность. Он вздрагивает, когда Шо входит глубже, пытается податься назад, запрокидывает голову, упираясь затылком в стену, и дышит рвано, хрипло и быстро, улыбается криво и неуверенно.
Теперь уже можно сдохнуть. Шо кажется, он действительно каждый раз умирает, когда, придерживая ладонями худые бедра, упрямо и торопливо вколачивается в это горячее, шелковистое, утыкается носом в шею, вдыхает запах пота, возбуждения, и его, Нино, личный запах, такой привычный и одновременно такой чужой, каждый раз будто новый. Шо торопится так, будто их в любой момент могут застукать, но на самом-то деле у него просто нет сил для того, чтобы растягивать удовольствие, хочется все и сразу, хочется почувствовать, прочувствовать полностью, хочется раствориться в этом чертовом сплетении тел, в собственной звенящей натянутости, в чужой расслабленной уверенности, фальшивой ломкости, в чужом голосе, вздохе, стоне и жаре.
Он отпускает себя так, будто это никогда не повторится. Он срывается на стон и на крик, хочет то ли причинить боль, то ли напомнить о своих правах, то ли доставить такое удовольствие, чтобы больше не уходил, то ли все вместе.
Когда Нино кончает, утыкаясь лбом в макушку Сакурая, Шо жмурится до цветных пятен в глазах, позволяет себе в очередной раз пометить невозможного дьявола своим телом и запахом.
- Ненавижу тебя, - шепчет он на выдохе.
- А я тебя люблю, - просто говорит Казунари.
И смеется.

@темы: размер: драббл, пейринг: Сакумия, рейтинг: NC-17

---

[гений-гей.]

Ладно, пусть здесь оно тоже лежит.
Немного про сакумото, в рамках моего личного странного фанона.

про космос и василисков

Ты видишь в его глазах безнадежный космос.
Такой пугающий, черный, совсем бездонный.
Тебе бы избавить его от боли – не слишком просто
В любую секунду чувствовать крики, уколы, стоны.

У тебя-то под ребрами вертится василиск.
Пожирая тебя, он мечтает попасть наружу.
Ты кричишь, мгновенно скатываешься на визг,
На истерику, думаешь, ты никому не нужен.

А потом он приходит, а ты изнутри пустой.
Изнасилован страхами, болью и тишиной,
Он говорит тебе «здравствуй», говорит «постой»,
И ты стоишь – глупый, маленький и смешной.

Какой там возраст, какие там двадцать девять,
Ты его любишь так, словно тебе шестнадцать,
Тебе же теперь не уйти, не смерить
Его холодным взглядом. Лишь сметь остаться.

Остаться, взять за руку, снова взглянуть несмело,
Все словно в первый раз, ты ребенок, он страшно взрослый,
Василиск засыпает. Сердце колотится. Что за дело
Что он был невозможен. Ты проваливаешься в космос.

черные дыры

Это все всегда начинается одинаково. Шо приходит под вечер, выходит из сгущающихся сумерек, как из толщи воды, и кажется, что теплый свет фонарей вперемешку с густым ночным небом стекает с него, подобно соленым морским каплям. Или то были слезы?
Шо всегда молчит и всегда пьян, у него дрожат руки, губы нервно кривятся в неуверенной улыбке, а обветренная, красная, влажная рана рта пахнет джином и почему-то миндалем.
- Ну зачем ты здесь? - спрашивает Джун устало.
- Ну какого черта, нам же завтра работать, - напоминает Джун, послушно поддаваясь напору упрямых пальцев.
- Не надо, ну, пожалуйста, хватит, так больше нельзя, - просит Джун, ищет губами чужие губы и замирает, когда Шо утыкается лбом в его плечо, цепляется за него так, будто бы стоит отпустить - и Джун исчезнет, растворится, перестанет существовать, будто бы вокруг нет ничего, одна сплошная черная дыра.
А потом Шо начинает плакать, и Джун понимает, что черная дыра у Шо внутри, она растет и, прижимаясь ближе, Джун чувствует ее животом.
Джун часто видел, как плачут женщины, и умеет плакать так же - красиво и на публику, рыдать навздрыв, рыдать так, будто бы вокруг полный зал людей и оттого, насколько красиво и эффектно, ярко получится передать собственную боль, зависит чья-то жизнь. Как плачут мужчины Джун не знает, и сейчас ему хочется то ли взвыть по-волчьи, то ли сесть на пол, зажмурившись, абстрагироваться от всего происходящего.
Но вместо этого он ближе прижимает к себе Шо и молчит.
Молчит, молчит, он молчит, когда чужие руки забираются под его футболку, когда чужие требовательные губы сминают его собственные, он позволяет себе короткий рваный выдох, когда утыкается лбом в подушку, разрешают сдавленный стон, когда Шо торопливо вбивает, вколачивает его в жесткий матрас кровати.
Джун уверен, у черной дыры в животе Шо - его имя.
А черные дыры не разговаривают.

@темы: размер: драббл, *романтика, *ангст, персонаж: Джун Матсумото, персонаж: Сакурай Шо, пейринг: Сакумото, форма: стих, рейтинг: G

---

[Авторский фик] "Помноженные на бесконечность"

[Везунчик Чип]

Название: «Помноженные на бесконечность»
Автор: Бел-семпай ( Пирожок с укропом )
Фендом: Араши
Пейринг: Омия
Рейтинг: PG
Жанр: романс, ангст, полное AU, мистика.
Саммари: Здесь нет предыстории. Здесь нет развязки. И в то же время здесь целая жизнь.
Размер: мини (2131 слово).
Размещение: запрещено без моего разрешения.

Читать здесь

@темы: размер: мини, пейринг: Омия, *романтика, *AU, *ангст, рейтинг: PG

---

[Фанфик] Цветик-пятицветик

[SakuraSake]

Название: Цветик-пятицветик
Автор: SakuraSake
Фандом: Араши
Жанр: Романтика, Юмор, Фэнтези, Философия
Рейтинг: G
Саммари: Говорят, мечтать не вредно. Но порой надо быть осторожнее с мечтами! Ведь не все они сбываются так, как нам бы хотелось
Размер: Мини
Кол-во слов: 3000
От автора: Сказка, одним словом. Возможно есть ООС, возможно и нет.
Фан-арт к фику

фик тут

sakurasake.diary.ru/p184484315.htm

@музыка: Arashi - Wish

@темы: размер: мини, пейринг: Араши, *романтика, персонаж: Аиба Масаки, персонаж: Джун Матсумото, персонаж: Оно Сатоши, персонаж: Сакурай Шо, персонаж: Ниномия Казунари, *фэнтази, *юмор, рейтинг: G

---

[Авторский фик] "И тогда, и сейчас..."

[Везунчик Чип]

Название: «И тогда, и сейчас...»
Автор:  Бел-семпай
Фендом: Араши
Пейринг: Омия
Рейтинг: R (для перестраховки, хотя скорее всего немного не дотягивает).
Жанр: романс, немного ангста.
Саммари: Спустя долгие годы отношений Омия решается переехать в общий дом, вот только Нино никак не может привыкнуть к этому новшеству в своей жизни. В конце-концов Оно находит довольно нестандартный способ решения проблемы.
Размер: мини (2902 слова).
Размещение: запрещено без моего разрешения.

Прочесть фик можно здесь

@темы: пейринг: Омия, *романтика, *ангст, рейтинг: R

---

[гений-гей.]

Пока третья глава сакумото ест меня поедом, я развлекаюсь дженом.
В качестве католически рождественского, предновогоднего и, подозреваю, даже новогоднего подарка для всего фандома.

Название: Гениальность в квадрате
Автор: гений-гей.
Пейринг: Кривая и периодическая омия
Рейтинг: В идеале PG-13
Жанр и саммари: много джена, стеба, психологической драмы и АУ.

Глава первая, в которой Нино скучает и совершает необдуманные поступки.
Нино было скучно. Вообще-то, ему довольно часто бывало скучно, но в большинстве случаев скуку можно было развеять простым мановением царственной руки, сегодня же маши не маши – ничего существенно не изменится. Купленную на днях новую игру Казунари умудрился забыть дома на компьютерном столе (ведь собирался же положить в сумку, растяпа!), томик любимой манги о приключениях робота-супермена еще с утра отобрал Джун (сказал, что ужасно скучно, но тем не менее от чтения не отрывался), время на часах неумолимо двигалось к часу дня, а ситуация все не менялась. Нино было скучно.
Скажи кому-нибудь из членов группы о бедственном состоянии одного из участников, все бы тут же заволновались, хотя бы потому, что ничегонеделанье Ниномии Казунари обычно заканчивалось локальными стихийными бедствиями, такими как: небольшой потоп в студии, пара разбитых окон, сгоревший компьютер, не выдержавший копания в его железных внутренностях, порез на ладони короля Араши Мацумото-сана и еще пара всего по мелочи. Но проблема состояла как раз в том, что никому сейчас не было дела до проблем Нино. По студии туда и сюда носились операторы, осветители и прочие работники индустрии шоу-бизнеса, ими уверенно и властно руководил Джун, не забывая, впрочем, невинно улыбаться, чтобы никто, не дай бог, не подумал, что он тот еще садист. Шо вертелся перед зеркалом, в десятый раз поправляя макияж, придирчиво разглядывал отражение и периодически довольно косился на свои любимые бицепсы. Айба повторял текст, беззвучно шевелил губами и закрывал глаза, проговаривая все еще раз. Нино частенько называл Масаки дураком, однако отлично знал, что кроме перфекциониста-Джуна сценарий передачи идеально знает только он.
Группа готовилась к съемке очередного выпуска Arashi no Shukudai-kun.
Поерзав на диване и устроившись поудобнее, Ниномия все-таки соблаговолил повернуть голову влево, дабы в течение нескольких секунд любоваться на официального лидера всея Араши, который в этот прекрасный момент поражал окружающих гранями своей гениальности, умудряясь спать сидя и с открытыми глазами. Окружающие бы оценили, но они сейчас были так заняты, что поражался, в итоге, только Нино. По доброте душевной и из искренней любви к ближнему, он бы, может быть, даже дал Оно поспать еще немного, но, как было уже сказано, Казунари было скучно.
Нино пихнул Оно в бок. Оно недовольно сморщил нос. Нино пихнул еще раз. Оно отодвинулся. Нино придвинулся поближе и ткнул Оно пальцем под ребра. Лидер возмущенно покосился, наткнулся на невинный взгляд влюбленных глаз и страдальчески вздохнул.
- Я хочу спать, - терпеливо сообщил он.
- Я знаю, - согласился Нино.
- Я очень хочу спать, - все еще терпеливо уточнил Оно.
- Да-да, я в курсе, - беззаботно покивал Нино.
- И я хочу поспать прямо сейчас, - подвел все в логической развязке Оно.
- А мне скучно, - жалобно объяснил Нино.
Оно озадаченно замолчал.
- И что ты предлагаешь? – наконец осведомился он, смирившись с мыслью о том, что сон откладывается на неопределенный срок.
- Давай чем-нибудь займемся? – Нино приподнял брови и столь хитро взглянул на Рииду, что тот ответил ему почти испуганным взглядом.
- Сейчас не самое подходящее время, тебе не кажется? - проворчал он, на что Казунари заулыбался еще более хитро.
- Дурак, я говорю вовсе не о сексе… Хотя твоя задница, конечно, очень и очень хороша… Давай во что-нибудь поиграем.
- Только не в догонялки, не в Чипа и Дейла, не в Джеймса Бонда, не в человека-паука и, совершенно определенно, не в Бэтмена, - на всякий случай уточнил Оно, - я не хочу снова лезть на крышу. Там холодно и ветер.
- Обойдемся без крыши, - послушно согласился Казунари, - давай играть в прятки.
- Предлагаешь мне спрятаться под диван? – ехидно фыркнул Риида, - больше тут, вроде как, некуда.
- Ну, мы же не обязаны ограничиваться только одной студией, - пожал плечами Нино, - здание большое, еще как минимум полчаса до начала у нас точно есть, успеем.
- Черт с тобой, - устало вздохнул Оно, - но я вожу. Так что иди и прячься.
Сказать по правде, он лелеял тайную мысль, что Нино можно будет вовсе не искать, а потом сообщить, что просто его не нашел. Конечно, это не очень по-дружески, но кто сказал, что мешать спать не выспавшемуся человеку – это искреннее проявление дружбы?
Впрочем, Ниномия о коварных планах своего лучшего друга ничего не знал, а потому с довольным видом сбежал из студии, старательно обогнув Джуна по большой дуге, дабы тот не успел его заметить, перехватить и на ходу придумать какое-нибудь бесполезное, но, разумеется, невероятно важное задание.
В коридоре же было темно и холодно. Здание, где проходили съемки программы поражало своими размерами, по обе стороны длинного коридора располагались двери, ведущие либо в другие студии, либо в рабочие помещения, периодически между ними обитали автоматы с кофе и шоколадками, а больше… больше в коридоре ничего и не было.
Искренне полагая, что уже минуты через две Оно отправится его искать, Нино поспешил вперед, осторожно заглядывая в приоткрытые двери и пытаясь найти место, где его точно найдут не сразу. Возможно, в конце концов, он и спрятался бы в одной из пустых студией, если бы путь его не преградил предмет, которого в коридоре, строго говоря, быть не должно было.
Перед Казунари стоял шкаф.
Шкаф был достаточно большой, лакированный, с тяжелыми медными ручками. Подобную вещь можно встретить у кого-нибудь дома, но уж точно не в студии. Но, вполне возможно, что сюда его притащили для какой-нибудь программы, а, значит, он вполне годится для пряток. Нино был абсолютно уверен, что Риида предпочтет обыскивать студии одну за другой, но вряд ли задумается о том, что кто-то будет прятаться в предмете, предназначенном для съемки.
Дверца негодующе скрипнула, изнутри пахнуло старым деревом, затхлостью и, почему-то, металлом. Закрыв за собою шкаф, Нино прислонился к противоположной стенке и довольно заулыбался. Миссия выполнена.

Наверное, все закончилось бы куда более просто и не столь трагично, если бы Оно пошел искать Нино. Но он не торопился, предпочитая дремать на диване, а пока он дремал, Шо окончательно поправил макияж, осознал, что хочет пить, попросил Айбу сгонять за кофе, Айба тут же за ним отправился, но, конечно, необходимый вариант напитка находился только в том автомате, что располагался в самом дальнем конце коридора, возвращаясь со стаканчиками в руках, Масаки умудрился, как всегда, поскользнуться на ровном месте, врезался локтем в шкаф (и кто ставит подобные предметы мебели посреди коридора!), взвыл, отскочил, обогнул шкаф, и…

В глазах у Нино потемнело. Последний раз он ощущал нечто подобное, когда, играя с Шо в догонялки, запнулся о провод и растянулся на полу, треснувшись затылком. Но сейчас-то он явно не упал. Только шкаф качнулся, в стене его что-то щелкнуло, зашумело, голова Нино взорвалась резкой и острой болью. Он попытался на ощупь отыскать дверцу шкафа, но вместо дерева рука его наткнулась на что-то теплое и живое.
- Ой… - ошарашено пробормотал Казунари, и в животе его, кажется, поселилась ледяная змея страха. Потому что кто-то живой и теплый тоже ойкнул, завозился, дверца шкафа все-таки распахнулась, и Ниномия выпал на холодный пол, успев выставить вперед руки.
А когда он все-таки, превозмогая безумный, абсолютно иррациональный страх, повернул голову, зрачки его расширились. Нино решил, что сходит с ума.
Потому что столь же испуганным взглядом на Ниномию Казунари смотрел… Он сам.

Глава вторая, в которой Нино спорит с самим собой, а Джун рассуждает и лечит головную боль.
- Это абсолютно невозможно!
- Вот и я то же самое говорю!
- Тебя не должно существовать!
- Вот и не существуй!
- Почему это я не должен существовать?
- Потому что я-то точно настоящий!
- Заткнись.
- Сам заткнись.
- Дурак.
- Сам дурак.
- Вот еще!
Голоса в конце коридора пугали Оно тем, что были слишком уж похожи один на другой. Но, возможно, ему просто кажется? Наверное, Нино нашел себе собеседника, забыл про прятки и, уж точно, забыл о том, что через пятнадцать минут начинается запись выпуска. Поиграть они уже не успеют, но привести Казунари в студию надо поскорее, пока Джун не пошел искать его самостоятельно.
- Ты на меня даже не похож. У меня лицо не такое!
- Это тебе зеркало сказало? Кривое у тебя зеркало. И вообще, это ты на меня не похож, а не я на тебя!
- Дурак.
- Я тебя умнее.
- А вот ничего подобного.
- Я Assasin’s Creed три раза прошел.
- Тоже мне, достижение. Я тоже.
- Врешь.
- Не вру!
Голоса становились все ближе, но Нино Риида пока не видел, он находился за большим лакированным шкафом из темного дерева. Обогнув шкаф, он готов уже был взять Нино за руку и старательно уволочь в сторону студии, но картина, представшая его глазам, заставила Оно усомниться в собственном душевном здоровье.
Бурно жестикулируя, перед ним стояли два Нино, синхронно повторяя движения друг друга, абсолютно одинаково сутулились, взмахивали руками, хмурились и отбрасывали со лба челку. При виде Сатоши они одновременно повернулись.
- Оно, я помню про запись, сейчас уже иду, - сообщили хором и возмущенно уставились друг на друга.
- Прекрати за мной повторять, - потребовал левый Нино.
- Нет, это ты прекрати повторять за мной, - фыркнул правый.
- Я здесь главный! – возмутился левый.
- Ой-ой-ой, какие мы взрослые, - съехидничал правый.
- Заткнись, глупая копия, - обиделся левый.
- Сам такой, - не остался в долгу правый.
- Заткнитесь оба! – не выдержал Оно, которому ужасно хотелось потерять сознание. Жаль, что подобный поступок был бы слишком опрометчив. Риида клятвенно пообещал себе, что как только разберется в происходящем, тут же упадет в обморок – чисто из принципа.
- Что здесь вообще происходит? – сурово вопросил он, вспомнив, наконец, что все-таки является лидером Араши, а значит решать разнообразные проблемы, связанные с группой – это его прямая обязанность. А два Ниномии Казунари – это не просто проблема, это проблема в двойной масштабе.
- Оно, ты понимаешь, я просто хотел спрятаться, так, чтобы ты меня сразу не нашел, вот и спрятался, а он как зашумел, я даже испугался, а потом я упал и… - хором заговорили Нино.
- Так. Замолчите. Говорить будет… Ну, вот ты говори, - Оно кивнул правому Нино и еще раз сдержал желание упасть в обморок.
- Почему это он, а не я? – обиделся левый Нино.
- Потому что если вы будете говорить одновременно, я вообще ничего не пойму, - резонно заметил Риида, - вы ведь все равно будете говорить одно и то же. Так что давайте по очереди.
Судя по всему, обоим Нино очень хотелось высказаться, но они мужественно промолчали, переглянулись, и правый Казунари все-таки начал рассказывать.
- Я хотел спрятаться так, чтобы ты меня не нашел. Ну, то есть нашел не сразу. И я подумал, что шкаф – это хорошая идея, он же здесь для какой-нибудь съемки стоит, ты никогда не подумаешь, что я в него залезу, потому что его точно будут открывать, переносить, и прятаться там жутко неудобно. В общем, я в него залез и начал ждать тебя…. А потом он зашумел… - Нино растерянно замолчал.
- Шкаф зашумел? – уточнил Оно и потер лоб, - я правильно тебя понимаю? А потом?
- А потом я решил из него вылезти. Потому что если шкаф шумит – это уже неправильный шкаф, - в голосе скользили истерически-ехидные нотки, - но когда я сумел его открыть… Точнее, он сам открылся… В общем, я выпал… И вместе со мной выпал он, - Нино кивнул на своего двойника.
- То есть, - на всякий случай решил уточнить Риида, - ты хочешь сказать, что этот невероятный шкаф сумел из одного тебя сделать сразу двоих? Говоря более адекватным языком, шкаф тебя клонировал? И кто из вас тогда настоящий?
- Я! – тут же воскликнули оба Нино, но под строгим взглядом Оно замолчали и поникли.
- С ума можно сойти… - пробормотал Риида, прислонившись к стене, - у нас съемка через десять минут, что же, отменять все… Конечно, можно перенести, но ненадолго, а потом… Потом все равно придется что-то решать. Так, - он встряхнулся, - сейчас мы идем к Джуну. А я умываю руки.
- Только не это! – хором завопили Нино.

- Так, - сказал Джун.
- Но это же абсолютно невозможно, - сказал Джун.
- Это какой-то розыгрыш, - сказал Джун, - прекратите немедленно.
- Я бы очень хотел, чтобы это было розыгрышем, - виновато согласился Оно, - но, кажется, это все-таки правда.
Вот уже десять минут, как Араши в полном составе собрались в студии, предварительно ненавязчиво выпросив у стаффа еще полчаса наедине. Проблема, стоявшая перед ними, казались пятерке (или все-таки шестерке, включая второго Нино) объемной и слишком невероятной, чтобы ее можно было решить сходу.
- Ну, хорошо, - Джун вздохнул, закинул ногу на ногу и потер переносицу, - предположим – только предположим! – что Нино действительно, по какой-то неизвестной нам причине, умудрился клонировать сам себя. Возьмем это, как факт, как основу. Согласны?
Остальные члены группы заторможено кивнули. Когда Мацумото начинал рассуждать, все предпочитали молчать и соглашаться.
- Следовательно, сейчас, мы имеем двух абсолютно одинаковых Нино, оба из которых твердо уверены в том, что они настоящие, в то время, как один из них, совершенно точно, является дубликатом.
Нино испуганно притихли. Всерьез они боялись об этом задумываться.
- Наша задача – за эти полчаса выяснить, кто же, все-таки, из них Нино, а кто… Кто клон.
- О! – вскинулся Сакурай, - думаю, у меня это получится. Мы с Нино все-таки лучшие друзья, кто, если не я, сможет определить?
Он спрыгнул со стула, подошел к сидящим на диване Казунари и пристально взглянул на них.
- Отвечайте сразу и не задумываясь, - потребовал, взъерошив волосы, и задумался сам, - в каком месяце мы познакомились?
- В марте, - синхронно отозвались Нино и злобно друг на друга покосились.
- По какому предмету я первый раз в жизни получил двойку?
- По истории Японии.
- Чем мы занимались, когда первый раз были у меня дома?
- Смотрели порно, - с одинаковым ехидством в голосе сообщили Нино. Джун удивленно приподнял брови, Айба уткнулся лбом в колени, сдерживая смех.
- Какой экзамен ты боялся не сдать, но в итоге сдал лучше всех?
- Японский язык, - фыркнули Нино.
- Что ты сказал мне, когда я рассказал тебе о своей первой любви?
- Предложил тебе поиграть со мной в Марио.
- Где и откуда у меня шрам? – с каждым вопросом Шо становился все менее и менее уверен в том, что выяснит правду.
- На левом плече, ты порезался осколком бутылки, когда мы напились первый раз, - Нино пожали плечами.
- Черт, это просто невозможно! – возмущенно сообщил Сакурай, скрестив руки на груди и отвернувшись.
- А ты поооомнишь… - ехидно начали оба Нино, переглянулись заговорщически и вновь взглянули на Шо, - помнишь ли ты тот прекрасный день выпуска, когда мы с тобой…
- Замолчали оба! – Сакурай аж подпрыгнул, мгновенно оборачиваясь, и смерил Казунари оскорбленным взором, - такие вещи при всех не рассказываются.
- Молчу-молчу, - покивали Нино.
- Так мы ничего не выясним… - Джун вздохнул и поднялся с кресла, - у меня уже голова раскалывается, а скоро съемка… Надо что-то придумать, и поскорее, - отыскав в сумке упаковку таблеток, он кинул в рот сразу три, чтобы наверняка подействовало, - Оно, есть идеи?
Только сейчас все обратили внимание, что Риида тихо сидел в углу комнаты, явно не желая участвовать в обсуждении. Он явно был озабочен, но, кажется, вовсе не проблемой, стоявшей перед всей группой, а чем-то своим и очень личным.
- Не знаю, - Оно пожал плечами, - думаю, учитывая предстоящую съемку, лучше выбрать какого-то одного Нино, который останется в студии, а второй пока что пойдет домой. А как только мы закончим со всеми делами, можно будет всерьез заняться решением этой загадки. В конце концов, лучше два Нино, чем вообще ни одного. Тогда бы у нас возникло куда больше проблем.
- По существу, - согласился Джун и вновь принялся руководить, решать, кто из Казунари останется для съемки передачи, Нино тут же принялись спорить, Айба с Шо старательно пытались принять участие в решении этого спора, а Оно… Оно все так же сидел на стуле, задумчиво глядя в пространство, и все никак не мог понять, что же ему делать дальше.
Конечно, он прав, лучше два Нино, чем вовсе ни одного, но с другой стороны… Как ему теперь понять, какой из них – его Нино?
Как понять, какой из них настоящий, если они оба в этом уверены?
Если они оба его любят?

@темы: размер: миди, пейринг: Араши, пейринг: Омия, *романтика, *драма, рейтинг: PG-13, *юмор

---

[гений-гей.]

Название: Репетиция
Автор: гений-гей.
Рейтинг: Пока G, планируется R
Пейринг: Сакурай Шо/Мацумото Джун
Саммари: AU, Шо - богатый сынок известного папочки, Джун - начинающий актер.

Глава 1.
В конце концов, это выглядит уже смешным. В зале душно и жарко, неудобный, не по фигуре костюм жмет в плечах, накрахмаленный до твердости воротничок впивается в шею, а от чуть помятой ткани пахнет нафталином или чем-то подобным – противный, удушающий запах вещей, которые совсем не носят. Шо иногда кажется, что никому не нужные люди пахнут примерно так же. Потому он всегда обращает внимания на запах тех, с кем общается, пусть и давно уже научился отличать ненужных и не желающих быть нужными по одному ему заметным приметам: короткому взгляду исподлобья, легкой, часто почти невидимой неухоженности, или, что еще хуже, обгрызенным, неаккуратным ногтям.
Задумавшись об этом, Шо бросает взгляд на собственные руки и прислоняется плечом к косяку, расстегивает верхнюю пуговицу на рубашке, пытаясь вдохнуть как можно больше спертого пыльного воздуха, от него уже начинает болеть голова. Или она болит от пронзительно-возмущенного голоса режиссера, который все никак не может успокоиться и начать работу?
Все-таки это ужасно непрофессионально.
- Мацумото-сан! – режиссер вскидывает свои пухлые руки, качает головой и даже вскакивает с насиженного кресла, - ну как так можно! Ну, кто так играет! Можно подумать, вы просто… с улицы сюда пришли! Чему вас учили в вашей театральной академии? Это просто в голове не укладывается, это просто… просто… - пытаясь подобрать нужные слова, режиссер темпераментно встряхивает кистями рук. Он, видимо, думает, что это выглядит эффектно, возможно, так оно и было лет двадцать назад, когда молодой актер выходил на сцену. Но сейчас это скорее вызывает смех и жалость. Недоученным актеришкам, вечно на вторых ролях, ни в коем случае нельзя становиться режиссерами. Весь свой дешевый пафос, все свое униженное эго они переносят на театральные подмостки, умудряясь загубить на корню зачастую великолепную пьесу. Шо знает об этом не понаслышке, насмотрелся уже, за те три года, что бесцельно потратил на неинтересные роли в не менее неинтересных спектаклях. Для чего-то более серьезного, пожалуй, не хватало таланта, а отказаться от мечты не давала гордость. И еще, наверное, понимание, с каким непревзойденным ехидством взглянет на него отец.
Впору начать завидовать тем, кого Бог талантом не обделил. Хотя бы тому мальчишке, на которого сейчас с наигранным темпераментом кричит режиссер. Зря кричит – кудрявый Мацумото куда как лучше чувствует пьесу, чем этот шарик на ножках в поношенном костюме из дешевого магазина за углом. Похоже, он и сам об этом знает, иначе не смотрел бы на своего прямого работодателя с такой явной насмешкой в глазах.
- Вот кого вы играете? – меж тем распространяется работодатель, - вы можете мне объяснить? Вы играете сумасшедшего. Почему я не вижу, как вы играете? Где сумасшествие? Где безумие? Вы бездарны, молодой человек, вы абсолютно бездарны.
Он говорит это с таким явным удовольствием, что становится понятно: когда-то подобные фразы говорили ему. Очень уж хочется отыграться.
- Разговоры о бездарности, это, конечно, прекрасно, - Шо все-таки подает голос, и режиссер тут же оборачивается, выражение лица его меняется мгновенно, от возмущенно-довольного, до подобострастно-униженного, - но сейчас уже почти девять. Вам не кажется, что пора по домам?
- Как по домам? – тут же пугается режиссер, - как же так, мы еще пьесу до конца не прогнали, Сакурай-сан, но ведь…
Скажи он это нормальным тоном, Шо, быть может, и согласился бы продолжить репетицию. Но когда с тобой столь откровенно боятся спорить, это становится слишком противным. Будто измазался в чем-то гадком. Ужасно хочется принять душ, но с этим придется потерпеть до дома.
- И, тем не менее, - надменно, поскольку именно этого все ждут, парирует он, - в контракте было четко оговорено время работы, исключая дни спектаклей. Поэтому, прошу прощения, но я слишком занят, чтобы продолжать, - Шо насмешливо кивает режиссеру, отворачивается, собираясь уйти в гримерку, и через плечо все-таки бросает, - на мой взгляд, Мацумото-сан прекрасно играл сегодня.
Ответом ему остается гробовая тишина.

На водительское сиденье машины Шо усаживается с выражением абсолютного счастья на лице. Машина – это почти часть дома, нечто привычное и уютное, куда как более удобное, чем зал театра, где проходила сегодня репетиция. В машине можно позволить себе немного расслабиться, из надменного сыночка известного политика, которому взбрело в голову немного поиграть в театрального актера, можно стать самим собой. Сакураем Шо, у которого до черта дел, но который старательно пытается слепить из себя то, что из него никогда не получится.
В отсутствии у себя актерского таланта Шо уверился еще несколько лет назад, когда, поспорив с отцом, пошел на прослушивание театральных курсов. На курсы его, конечно, взяли, больше из уважения перед известной фамилией, чем из восхищения его поведением во время кастинга, но уже в первый месяц Шо осознал, насколько он не принадлежит всей той богемной, увлеченной своим делом компании, с которой ему приходилось учиться. Они плакали и смеялись, бурно жестикулировали, вскакивали на столы, декламируя оттуда стихи, читали по ролям пьесы и тут же начинали их репетировать, прямо в коридоре, нисколько не задумываясь об уместности подобного занятия. Они жили театром, болели театром, они уверенно стирали собственные личности, собственную индивидуальность ради того, чтобы заменить ее разнообразными масками, они знали, на что идут, и мечтали об этом. Избавлялись от своей жизни ради того, чтобы заменить ее сотнями, тысячи чужих жизней. Шо этого не умел, вряд ли когда-нибудь мог этому научиться и, честно сказать, боялся учить. Слишком дорожил тем, что у него есть, пусть порой с излишней легкостью отказывался на словах от собственного имени и положения. Он дорожил своей жизнью, любил ее и не был уверен в том, что готов послать все к черту ради неизвестности.
А они – могли. Ребята с курсов и все те, кто встретился Сакураю за прошедшие три года. Их было не так уж много, актеров по призванию, в этих низах театрального искусства, но они встречались, и каждый раз, замечая кого-то, кто искренне и пылко играл, отдавая всего себя, раскрывая себя перед публикой, Шо с завистью и восхищением смотрел на этого человека, видя в нем отражение того, чего он сам никогда не смог бы добиться.
Не потому ли он заступился сегодня за Мацумото? Из подсознательного желания помочь тому, кто лучше него самого?
Машина немного нагрелась, можно ехать, но Шо все еще сидит, листая лениво свой ежедневник, перечитывает список дел на завтра, ставит пометки, задумчиво грызет шариковую ручку, а потом, не удержавшись, рисует на пустой странице забавную рожицу. Рожица выходит несколько кривой, но улыбается она весело и задорно, так, что Шо даже пытается повторить улыбку.
- Я думал, вы давно уехали, - говорит кто-то совсем рядом и, вскинув взгляд, Шо видит у машины Мацумото. Стекло опущено, юноша, кажется, сидит на корточках, так, что лицо его находится на уровне лица Сакурая, - спасибо, что сказали… про меня… - он, кажется, немного смущается, а Шо все никак не может вспомнить его имя. Совсем простое какое-то, но абсолютно вылетело из головы.
- Не за что, - отзывается он, и сам пугается того, каким надменным слышится его голос. Мацумото, кажется, тоже этого пугается, поскольку торопливо отстраняется, вскакивает на ноги и повторяет еще раз:
- Спасибо.
Шо кладет руки на руль, голову на руки и еле слышно вздыхает.
Репетиция закончена. Можно ехать домой.

Глава 2.
Нет ничего смешнее, чем искать себя самого в ворохе бесцветных лиц книжных персонажей. Это напоминает игру в прятки с самим собой: пока обойдешь все квартиру, откроешь все двери, заглянешь под все диваны и за все кресла, пока постоишь на месте, честно задумавшись, куда же могло спрятаться собственное я, придет уже вечер, вернется с работы мать, и игру придется прекратить, остановить поиски до завтрашнего утра. А завтра все начнется сначала.
Джун приходит домой почти ночью, за окнами темно, и лишь редкие фонари освещают улицу. Хочется то ли спать, то ли трахаться, то ли просто напиться до истеричного хохота, свалиться ночью с дивана и спать на полу, завернувшись в упавшее следом одеяло. Хочется промерзнуть до костей, до побелевших пальцев, до сотрясающего все тело озноба, хочется выбежать на улицу босиком и растрепанным, на последние деньги купить билет в один конец до Нью-Йорка и провести ночь в гулком и полупустом зале ожидания аэропорта. Хочется сойти с ума, да развернуться негде. В качестве сцены у Джуна есть только однокомнатная, до стерильности чистая квартира, где о присутствии живого человека говорят только книжки на полке – в основном сборники английской и американской драматургии – учебник английского языка на тумбочке у кровати и открытая пачка сигарет на столе в кухне.
Курить Джун бросил еще полгода назад, осознав, насколько пагубная привычка способна испортить голос, но пачку выбрасывать не стал, как ни манила она его порой выкурить сигаретку-другую, высунувшись по пояс в окно. Ему нравится сам образ лежащей на столе недокуренной пачки сигарет, нравится, как звучит эта фраза, и порой он представляет, как выглядел бы этот стол и эта пачка на театральной сцене, освещенные яркими софитами. Он задумывается, что можно было бы показать этим простым, таким обыденным и в то же время каким-то безумно одиноким сочетанием вещей, ищет в голове подходящие слова, но так и не находит их, через десять минут вовсе забывая о своей затее.
Этим вечером напиться хочется сильнее, чем обычно, и от подобного поступка Мацумото останавливает лишь то, что завтра в десять часов уже надо быть на репетиции. Она, скорее всего, вновь будет бессодержательно-надоедливой, наполненной бесконечными придирками режиссера и уныло пульсирующей в правом виске головной болью, но это работа, и за нее платят деньги. Джуну иногда кажется, что он этакий песик, готовый сделать все, что угодно за случайно брошенную подачку, но получая зарплату, он каждый раз чувствует себя взрослым и всесильным, обещает себе больше никогда в жизни не брать денег у матери или сестры, начать новую жизнь, стать богатым и знаменитым.
Мать присылает деньги раз в месяц, в белом конверте без подписи или записки. Там немного, но Джун тут же начинает чувствовать себя виноватым, чувствовать себя нахлебником, хотя вот уже почти два года общается с семьей только по телефону. И рад бы видеться чаще, но мать занята, у сестры работа и тысяча дел, молодой человек, готовый перейти в степень мужа, и ни ей, ни матери, нет, в сущности, никакого дела до брата и сына. Они жалеют его, пожалуй, встречаясь по вечерам за чашкой чая, качают головами, вздыхают, думают, он закончит, как отец, но на большее их не хватает. Занятые спринтерским бегом по собственной жизни, они не позволяют себе оглядываться назад или по сторонам. Только вперед.
Отца Джун помнит слабо, больше образами или отголосками фраз, чем цельным и живым человеком. Отец был актером, и одним из самых ранних воспоминаний Джуна стал эпизод, когда папа взял его с собой в театр. Мальчик запомнил запах, запомнил красную плюшевую обивку кресел, запомнил высокий голос, яркую помаду и приторный запах духов одной из актрис, запомнил вкус чая, которым его поили в перерыве, запомнил что-то еще, но до сих пор не мог вспомнить лицо отца. Оно ускользало, кружило в голове, но никак не давалось в руки. Конечно, фотографии папы были в семейном альбоме, он улыбался с карточек, качал на качелях маленькую дочку или держал на руках совсем еще младенца-сына, но это все было не то. Джуну хотелось вспомнить что-то, что он мог бы сохранить в себе, как нечто интимное, принадлежащее лишь ему одному.
В театр он попал случайно, еще учась в средней школе, в театральную студию пошел вслед за девочкой, в которую был тогда влюблен. Влюбленность закончилась довольно быстро, но в студии Джун прижился. Выходя первый раз на сцену и быстро окидывая испуганным взглядом полный зал, он вдруг почувствовал какое-то странное единение с отцом, которого почти не знал, и единение это принесло ему небывалое спокойствие и уверенность в себе. С этого момента будущее Мацумото Джуна было определено.
Тем не менее, на репетицию Мацумото все равно не хочет. Он и сам уже не знает, какого черта ввязался именно в эту пьесу, были же варианты поинтереснее, посложнее, такие, чтобы сыграть – и самому удивиться, что сыгралось. Не на зарплату же он повелся, в самом деле.
Неужели на темные насмешливые глаза собрата по сцене?
Про Сакурая Джун знает примерно то же самое, что и все остальные, то есть практически ничего. Но иногда, умудрившись словить задумчивый взгляд чужих глаз, он вдруг думает, что знает все-все про этого богатого мальчишку, который умудряется играть с таким пылом, какого не хватает некоторым мастистым актерам. А потом отвернется, и вдруг снова ничего не знает.
Упав на кровать, Мацумото задумчиво смотрит на пачку сигарет и уверенно тянется к книжной полке. В этот раз в руки падает томик пьес Мартина Макдонаха и, открыв его где-то в середине, Джун начинает читать. Каждые минут двадцать он вскакивает, подходит к зеркалу, задумчиво читает вслух какой-либо монолог из текста, а потом еще раз, и еще раз, стараясь добиться хоть малейшего ощущения персонажа. Вернувшись на кровать, он снова вчитывается в историю, хмурится, кусает губы, а потом, улыбаясь, вновь подбегает к зеркалу.
Ночь окончательно вступает в свои права, но не раньше трех часов Джун засыпает, обнимая подушку и довольно улыбаясь.

Утром на улице так холодно, что Джун ежится, кутается в кожаную куртку и поднимает повыше воротник. Ветер треплет отросшие за осень волосы, на часах уже без пятнадцати десять, а до здания театра еще, как минимум, полчаса пешком. Джун ненавидит опаздывать, но сегодня он банально проспал, и понимание грустного факта собственной безалаберности давит на него сильнее, чем ожидаемая нахлобучка.
Печальные мысли об этом занимают Мацумото настолько сильно, что он замечает остановившуюся рядом с ним машину только тогда, когда открывается передняя дверца.
- Ты же совсем замерз, - сообщает Сакурай, приподнимая брови, - ну кто так одевается вначале декабря, с ума сойти можно…
Джун пожимает плечами. Глупо объяснять, что на покупку чего-то более теплого нет ни денег, ни времени, да и бесполезно это, в Токио погода обычно достаточно лояльна к городским жителям, а аномально ледяной ветер обязательно закончится через пару дней.
На самом Сакурае, разумеется, дорогое пальто, из-под которого кокетливо виднеется воротник белой рубашки. Всегда при полном параде, всегда идеален. Раньше Мацумото раздражали подобные снобы, но на Шо подобный костюм выглядит привычно и правильно, он даже носит его несколько небрежно, так, как сам Джун хотел бы носить подобные костюмы, если бы, конечно, у него были на них деньги.
- Подвезти тебя? – предлагает Шо, и внезапный вопрос этот звучит так, будто каждое утро Сакурай заезжает за Джуном и довозит его до театра. Возможно, именно потому Мацумото так легко соглашается на предложение, плюхается на переднее сиденье. Нервно теребит рукав своей куртки, встряхивает головой, откидывая назад растрепанную кудрявую челку, облизывает губы, волнуется то ли перед репетицией, то ли от мысли о том, что на работу его отвозит сам Сакурай Шо. Не то чтобы Джун считал его какой-то важной фигурой в политическом или экономическом мире Японии – честно говоря, он вообще ничего об этом мире не знал и не хотел знать. Просто Шо казался ему кем-то из другой реальности, кем-то, кем Джун никогда не станет, как бы ему этого не хотелось. Кем-то выше. Кем-то чище. Кем-то лучше.
- Ты давно в театре? – спрашивает Сакурай, наверное, просто, чтобы спросить хоть что-нибудь, но Джун всерьез задумывается над этим вопросом, будто бы не знает, что вообще на него ответить.
- Долго, - наконец осторожно отвечает он, - с рождения.
Сакурай молчит, ничего не отвечая, и Мацумото искоса разглядывает его, как произведение искусства, отмечая родинки, форму губ, пальцы, уверенно лежащие на руле. Мацумото Джун никогда не был геем, хотя порой мог таким казаться, но он давным-давно уже привык подмечать чужие жесты и улыбки, случайно упавшие с губ фразы, какие-то характерные движения, чтобы после, отрепетировав их, как следует, перед зеркалом, использовать в очередной пьесе. Про себя Джун смеется: можно подумать, вся его жизнь – это одна сплошная репетиция нескончаемого спектакля, Шекспир, в конце концов, был абсолютно прав, но проблема в том, что рано или поздно любой спектакль заканчивается, и вдруг оказывается, что герои, столь прекрасные и возвышенные на сцене, там, за кулисами – не более, чем обычные люди. Они курят, немного выпивают, грубовато обсуждают собственную игру и кажутся криво нарисованными картонными куклами, но никак не живыми существами.
Джун боится когда-нибудь оказаться подобной куклой, а потому репетирует, репетирует, надеясь, что это хоть немного спасет его, когда занавес все-таки упадет.
Но занавес пока не падает, зато машина останавливается у здания театра, и Шо задумчиво оборачивается к Мацумото, насмешливо улыбается и только теперь продолжает разговор.
- Ты родился актером? Пожалуй, тебе очень повезло с кармой, - он смеется, зубы у него белые, а губы до неприличия ухоженные, Джун даже касается костяшками пальцев собственных, потрескавшихся и обкусанных, - Будда бы был тобой доволен.
- Я обязательно передам ему это, когда увижу в следующий раз, - ехидно огрызается Мацумото и открывает дверцу, - спасибо за то, что подвезли меня.
- Да, конечно… - рассеянно отвечает Шо и тут же встряхивается, - подожди! У меня репетиция только вечером, так что… хорошего дня тебе.
Он протягивает Джуну ладонь, и тот неуверенно пожимает ее.
Ладонь у Шо сухая, теплая.

запись создана: 16.12.2012 в 21:28

@темы: размер: миди, *романтика, *AU, *ангст, пейринг: Сакумото

---

[гений-гей.]

Что это: Кинохроника
Кто виноват: гений-гей.
Про кого: Нино/Айба
В чем суть: четыре драббла связанные друг с другом исключительно пейрингом. Кинохроника - потому что драбблы, будто случайные кадры одного большого кинофильма. Хроники одной любви.
Внимание! slash, R.

Каждый вечер они едут домой вместе. Электричка старая, будто бы прошедшая сквозь время откуда-то из шестидесятых годов, сиденья жесткие и неудобные, поэтому Айба постоянно ерзает и трет ладонью запотевшее от холода оконное стекло. За стеклом неторопливо и как-то лениво проплывают деревья с практически облетевшими разноцветными листьями, листья в основном желтые, и, задумавшись об этом на секунду, Масаки бросает короткий косой взгляд на сидящего рядом человека.
Человек растрепан и задумчив, у человека лукавая улыбка и ехидный взгляд исподлобья, человек кусает губы, что-то выискивает в памяти мобильного телефона. Человека зовут Ниномия Казунари, и он не в курсе, что Масаки очень хочется называть его Казу, хотя называет он его исключительно Нино.
- Мы скоро приедем уже, - не отрывая взгляда от телефона, сообщает Ниномия, - не забудь куртку в вагоне, как ты это сделал в прошлый раз, хорошо? – он говорит это с таким неприкрытым ехидством и одновременно с такой проскальзывающей в голосе заботой, что Масаки торопливо отворачивается, прижимается носом к ледяному стеклу.
- Хорошо, - торопливо отвечает и, вдруг решившись на то, что давно уже не мог позволить себе сделать, вдруг говорит, - Казу…
Он не поворачивается, но спиной чувствует, как почти удивленно смотрит на него Нино, и от одного этого взгляда по позвоночнику пробегают мурашки.
- Не хочешь сегодня поехать ко мне? Мама давно хочет поближе познакомиться с моими друзьями. Поехали, дома всегда очень вкусный ужин.
Масаки говорит это быстро, почти неразборчиво, глотая слова и, замолчав, кожей, нервами ощущает наступившую напряженную тишину. Ему волнительно настолько, что где-то в горле застывает противный комок страха.
- Исключительно ради ужина, - фыркает Нино, - ты умеешь уговаривать, бака.
Деревья за окном кажутся Масаки невыносимо, счастливо-желтыми.

***

Нино курит так, будто сейчас его позовут умирать. Будто это его последняя сигарета, последняя затяжка, последний табачный привкус на языке. Он единственный умеет так зажимать сигарету в зубах, что начинает выглядеть до неприличия интимным, слишком близким и теплым. Не эротичным даже – это было бы слишком просто – но до странного родным и уютным, и от этого уюта, от ехидного взгляда, от пошлого образа сигареты в тонких пальцах Масаки ломает, переламывает пополам, и вот, он уже готов стечь бесформенным комком органики к ногам этого божественного существа, готов быть для него всем – поклонником и кумиром, любимым и любовником, мужчиной и женщиной, отцом и ребенком, всем он готов стать для Казунари, если тот попросит, но Казу только молчит и курит, смотрит на Масаки и ничего не говорит. И это хуже всего.
Он так раздевает взглядом, будто снимает не одежду даже, ненадежные телесные покровы срывает коротким взмахом ресниц, лезет немытыми пальцами в душу, улыбается, обещания шепчет, от этого шепота душа Айбы сходит с ума. По всему телу проносится волна теплого, ласкового, до головокружения сладкого желания, и единственное, что Масаки сейчас может делать – это смотреть на Нино взглядом преданного пса и ждать.
- Иди сюда, - наконец усмехается божество, тушит сигарету в пепельнице, проводит кончиками пальцев по губам и повторяет, - иди. Ну, иди же!
К нему страшно подойти, но еще страшнее не исполнить просьбу, и Масаки делает шаг вперед, еще один, и коротко выдыхает, когда Казунари обнимает его за бедра, утыкается лбом в живот, а потом поднимает взгляд, и глаза у него счастливые и спокойные. Пальцы уверенно расстегивает пуговицы на рубашке, избавляют от одежды, мягко и ласково пробегают по коже, и Айба вздрагивает. Так, будто бы в первый раз. Будто бы не было до этого тысячи и одной ночи на неудобных и узких гостиничных кроватях, не было сладкой, тягучей, как мед, боли, не было приглушенных стонов, криков, жаркого шепота, не было ничего. Масаки кажется, что каждый раз все заново и снова, ему кажется, что до Казунари не существовало ни секса, ни удовольствия, ему кажется, что весь мир сжимается до одной короткой черной точки в тот момент, когда Нино поднимается и требовательно, властно целует в уголок губ, а потом взрывается удовольствием.
Айба не знает, что в физике подобное называется сингуляцией, и что именно так образовалась Вселенная.
Ему достаточно, что именно так появляется он сам.

***

Масаки уже двадцать три, а у него все еще тело тинейджера, худое, поджарое, гибкое. Масаки отзывается на каждое случайное движение, случайный жест, невнятное прикосновение, Масаки рычит и стонет в подушку, всхлипывает коротко, и по его спине ползет капля пота, задевая очерченные, сведенные сладкой судорогой лопатки. Нино не видит лица Масаки, но абсолютно уверен, что глаза у того сейчас зажмурены, а губы крепко сжаты. Он утыкается лбом в подушку, а Казу прижимается к нему ближе, кусает загривок и тихо, хрипло смеется. И откуда в нем столько самообладания, столько сдержанности, сейчас, когда хочется быть не нежным и ласковым, хочется вжимать в кровать, вколачивать в нее, хочется быть грубым, хочется делать своим, ставить метки, царапать и кусать до крови, хочется, чтобы Масаки кричал и плакал, и просил еще.
И когда он просит, тихо и сорвано, почти неуверенно, когда подается бедрами назад, и Нино, обнимая его, чувствует под ладонью впалый, чуть вздрагивающий от мимолетного напряжения живот, его накрывает с головой жгучей смесью желания, ненависти, любви и нежности, такой, что сдерживать себя дальше оказывается вовсе невозможным. Масаки вгрызается зубами в подушку, когда Казу неосторожно толкается в него, быстро и резко, сжимая пальцами бледные худые бедра, оставляя яркие царапины на белой коже, а потом ласково прижимается губами к затылку.
- Тише, - шепчет он, - тише, мой хороший.
И от этой нежданной нежности Масаки выгибается, Нино чувствует, как вздрагивает под ним худое и ломкое тело Айбы, не столько видит, сколько догадывается, что на простыне сейчас разливается липкое, терпко пахнущее пятно. И жмурится, позволяя удовольствию накрыть его с головой.
Позже, когда Масаки уже спит, Казунари осторожно проводит кончиками пальцев по царапинам на бедрах, и искренне пытается понять, когда родилось в нем необъятное желание сделать этого человека своим.

***

Нино придирчиво и упрямо разглядывает собственное зеркальное отражение, хмурит брови, щурится, чуть ли не язык от усердия высовывает, старательно пытается углядеть на своем неприлично молодом лице хоть намек на возраст.
Возраст упрямо не углядывается, ускользает от внимания, и отражение весело и ехидно поглядывает на Казунари из далекого Зазеркалья. Ему, отражению, хорошо, оно выглядит на семнадцать лет, обожает видеоигры и легко выдает ехидные фразы, как по заказу. У самого Нино так не получается. Иногда ему начинает казаться, что возраст давит на него, как непомерная толща воды, будто бы с каждым годом Казу опускается все глубже и глубже на дно бесконечного океана времени, теряя в темноте лица самых дорогих ему людей. Честно говоря, Нино немного страшно.
К зеркальному его отражению подходит сзади не менее зеркальный Масаки, обнимает осторожно, и Казунари чувствует его теплые руки сквозь тонкую ткань футболки.
- Мне скоро тридцать, - задумчиво произносит он, будто бы пытаясь распробовать эту фразу на вкус, - три-дцать.
- Не тридцать, а тринадцать, - возражает, смеясь, Айба, и Нино, не удержавшись, подносит его руку к своим губам, легко целуя костяшки пальцев.
- Ты педофил, - сообщает он насмешливо, и отражение довольно подмигивает, дескать, молодец, нашелся, - еще и гей. С ума можно сойти. Что люди подумают?
- Я не гей, - оскорбленно заявляет Айба, - я Масаки, который любит Казу.
- Конечно, совсем другое, - язвительно соглашается Нино.
На самом деле, именно так он и думает.

@темы: размер: драббл, *романтика, *флафф, пейринг: Аимия, рейтинг: R, рейтинг: NC-17